Восприятие мира у детей - Жан Пиаже

инструменты. Но между исходным и конечным пунктами лежит период, на протяжении которого знаки сцеплены с вещами и связаны с ними партиципаторно даже тогда, когда частично от них отделены[26].

Однако магия всегда тяготеет к символизму потому, что, как убедительно показал г-н Делакруа, мысль всегда символична. Особенность магической стадии, в отличие от более поздних, заключается именно в том, что символ еще воспринимается как часть вещи. Соответственно, магия – это досимвольная стадия мысли. С этой точки зрения детская магия – явление ровно того же порядка, что реализм мысли, названий и снов, рассмотренных нами в предыдущих главах. Для нас понятия, слова и образы из снов – это в той или иной степени символы вещей. Для ребенка это продолжение вещей. А причина в том, что мы различаем субъективное и объективное, а ребенок помещает в саму вещь следствие деятельности своего «я». Точно так же магическое действие для наблюдателя – символ, а для субъекта действенно, поскольку для субъекта оно еще не символично и составляет часть вещи.

§ 4. Контрольное исследование: спонтанные магические установки у взрослых

Прежде чем подвести итоги сказанному в этой главе, попробуем выяснить, остаются ли следы детских магических установок у обычных цивилизованных взрослых и вызваны ли они смешением «я» и внешнего мира, которое иногда на короткое время напоминает о себе в контексте имитации или проявления эмоций. Разумеется, мы говорим о строго индивидуальной магии, которая встречается у образованных людей, и оставляем в стороне любые «суеверия», то есть любые обычаи или верования, передаваемые между людьми.

Мы выделили три ситуации, когда граница между внешним миром и «я» взрослого колеблется (конечно, не считая мечтания и сна, где было бы слишком легко найти чувство партиципации во всевозможных видах). Это невольная имитация, беспокойство и моноидеическое желание. Мы попытаемся показать, что во всех трех ситуациях деперсонализация перетекает в реализм, а реализм – в более или менее явные магические практики.

Начнем с невольной имитации: она состоит в идеомоторной адаптации к воспринимаемым движениям, при которой имитирующий субъект ощущает как свое то, что принадлежит другим людям или миру вещей. Это, как говорил Жане, смешение «я» и внешнего мира. Так вот, нетрудно найти множество случаев, когда имитативная симпатия сопровождается дополнительной установкой – попыткой воздействовать на внешний мир путем воздействия на собственное тело. По сути эта установка перекликается с детской магией. Рассмотрим несколько случаев, начиная с самых простых.

У нашего собеседника заложен нос. Мы сразу испытываем желание высморкаться, чтобы его нос задышал.

У собеседника хриплый голос. Мы испытываем желание откашляться, чтобы тем самым прочистить ему горло. У собеседника пропал голос. Мы говорим громче, желая не подбодрить его, а именно поделиться громкостью.

Это не вполне явные случаи, потому что имплицитная установка сразу получает рациональное объяснение: вроде бы мы хотим подать пример и не более того. На деле же достаточно понаблюдать за собой, и мы поймем, что не рассуждаем так в процессе действия – мы чувствуем неловкость, слушая собеседника, и пытаемся таким образом от нее избавиться.

Один из нас собрался выйти с женой на улицу. Он ждет, когда жена докурит сигарету, а сам курит трубку. И вот он начинает затягиваться чаще, чтобы жена докурила быстрее! На долю секунды он полностью поддался этой иллюзии, пока ее не осознал.

Не менее часто мы пытаемся воздействовать и на вещи. Например, при игре в шары или на бильярде, когда неясно, катится ли шар в цель, мы непроизвольно наклоняемся ему вслед и ощутимо напрягаем мышцы, как бы подталкивая его куда нужно. Мы действуем совершенно безотчетно, но явно отождествляем себя с шаром, настолько, что хотим своим действием управлять движением этого шара. Так имитация перетекает в партиципаторную установку.

Когда мы видим двух велосипедистов, которые вот-вот столкнутся, то сами отшатываемся, чтобы этого не произошло.

Очень похоже, что смешение через имитацию перетекает в магическую установку, которую тут же перебивает наш образ мыслей, но которая у человека, меньше сознающего свое «я», спонтанно развилась бы. Конечно, подобные случаи могут показаться далекими от собственно магии. Тем не менее, и именно это нам сейчас важно, они являют собой яркий пример перехода от реализма через смешение своего «я» и внешнего мира к магии или партиципации[27].

В состоянии волнения у взрослых иногда наблюдается процесс, который мы только что описали у детей: желание повторить даже самые незначительные привычные действия, чтобы не нарушить баланс вещей. Например, если предстоит прочитать лекцию, то выйти перед этим на привычную прогулку. А в особенно тревожных ситуациях бывает так, что возвращается детская склонность смешивать два действия: одно, чтобы успокоить самого себя, другое – чтобы держать в равновесии реальность. То есть возвращается магическая установка. Вот наглядный пример, переданный испытуемым, чьи наблюдения за собой мы привели выше.

Перед самой лекцией, несколько нервничая, он вышел на прогулку по привычному маршруту. Немного не дойдя до того места, где обычно останавливался, он повернул было назад, но внезапно почувствовал необходимость все-таки дойти до конца (еще 50 метров), чтобы лекция прошла успешно, как будто нарушение обычая могло спугнуть удачу.

В других ситуациях страха чувство партиципации может смешиваться с анимистической установкой. То же самое происходит в ситуациях желания, примеры которых мы сейчас и рассмотрим. Как правило, достаточно очень захотеть чего-то, что не в нашей власти (хорошей погоды и вообще всего, что зависит от удачи и от случая), чтобы почувствовать некую враждебную силу, которая нацелилась нами играть. Желание гипостазируется в вещи и опосредованно одушевляет судьбу или события. Этого поворота к реализму достаточно, чтобы оживить различные магические установки.

Один из нас ехал ночью на велосипеде. Уже много километров осталось позади, а цель была еще далеко. Дул сильный ветер, назревала гроза, и он занервничал. Навстречу без конца неслись автомобили и ослепляли его светом фар. Ему пришло в голову, что ко всем бедам у велосипеда может лопнуть шина. И тотчас он ясно ощутил необходимость эту мысль прогнать, чтобы шина не лопнула в самом деле, то есть возникло четкое впечатление, что достаточно лишь подумать о лопнувшей шине, и она лопнет!

Мы наблюдаем здесь переходное состояние между реализмом мышления (фрейдовское «всемогущество мысли») и угасшим анимистическим заклятьем. Вот несколько случаев, где последнее преобладает.

Тот же испытуемый как-то искал грибы. Он уже собрал горсть лисичек и хотел положить их в мешок, но сказал себе, что сначала найдет еще несколько штук и спрячет все лисички вместе. И тут же почувствовал, что