Батарейцы - Николай Петрович Варягов

батарею стрелки обычно брали на себя немецкую пехоту, а он — танки, орудия, бронетранспортеры. В этот раз привычный порядок был нарушен: прикрытия не было. Предстояло обходиться наличными силами. Чигрин принял решение закопать бронетранспортеры. На каждом из них находился крупнокалиберный пулемет и два ручных — внушительная огневая поддержка для батареи.

Григорию Матвеевичу почему-то вспомнился недавний разговор со старшим лейтенантом Чайкиным.

— Часы вот остановились, — глянул на циферблат старший лейтенант. — Вроде и аккуратно ношу. Не к добру это.

— Суеверный нашелся. Штамповку, небось, носишь-то?

— Ну да, ее самую.

— Дрянь это. Выброси. Мои кировские третий год шлепают. Ни сырость их не берет, ни жара.

«Фу, черт! — сплюнул Чигрин. — Придет же в голову такое». Он вскинул к самым глазам бинокль. Из просеки появилась новая колонна. «Еще сотня человек, не меньше», — отметил про себя командир батареи.

До первой колонны оставалось метров четыреста, когда она приостановилась: то ли гитлеровцы заметили опасность, то ли еще что их насторожило. Медлить было нельзя.

— Огонь! — скомандовал капитан.

Голос комбата потонул в грохоте орудийных выстрелов. Взрывы снарядов, перестук двенадцати пулеметов, автоматные очереди, посылаемые бойцами взвода управления, прорубили коридор в фашистской колонне. На глазах батарейцев она начала разваливаться. Оставшиеся в живых гитлеровцы повернули назад, задние ряды смешались, хотя по инерции шли вперед, перешагивая через раненых и убитых. Офицеры пытались остановить начавшийся хаос, однако под перекрестным огнем сделать это не смогли.

Изрядно поредевший противник залег. Осколочные снаряды и очереди пулеметов продолжали выхватывать из его рядов по нескольку человек; немцы еще не успели рассредоточиться, лежали чуть ли не сплошной массой. Короткими автоматными очередями били по врагу бойцы Шангина. Сам лейтенант полосовал по фашистам из пулемета.

Минут двадцать продолжалась кровавая сеча, пока остатки гитлеровцев не отползли за кустарник и не скрылись в лесу. На фланге второй колонне удалось вплотную приблизиться к огневой, занимаемой взводом старшего лейтенанта Чайкина. Гитлеровцы окружили расположенную несколько на отшибе огневую позицию орудия сержанта Ивана Рожкова. Посыльный, докладывая Чигрину обстановку, от себя добавил:

— Трудно им там, фрицев тьма-тьмущая!

— Так уж и тьмущая! — улыбнулся Чигрин, глядя в побледневшее лицо молодого солдата. — Не заливаешь с испуга?

— Никак нет, товарищ капитан.

— Раз нет, попробуем помочь.

Чигрин взял автомат и обернулся к появившемуся на командно-наблюдательном пункте Шангину:

— Остаешься старшим на батарее, я — к Рожкову. Разведчиков сюда — Фролова, Малышко: со мной пойдут.

Командир батареи повел группу по заросшей можжевельником выемке к озеру Менниг-зее. Путь был окольным, зато позволял незаметно подойти к огневой Рожкова. Расчет комбата оправдался. Фашисты не обнаружили группу.

— Товарищ капитан, — встретил Чигрина сержант Рожков. — Спасибо за выручку! Фрицы лезут и лезут. Бьем из орудия, автоматов и карабинов и глушим гранатами, а они, гады, как очумелые. Вдруг слышим: стрельба в их тылу! Значит, думаем, идет нам подмога! Вот уж спасибо! Ну а мы по команде жахнули во фрицев наш последний ручной боезапас.

— Благодарить будешь потом. Вижу, трое вас осталось, немного для фланга. Пару человек добавлю, боеприпасов подброшу.

Командир батареи оставил красноармейцев Ивана Малышко и Нестора Фролова в расчете.

— Сколько еще имеете снарядов?

— Десять осколочных и два ящика бронебойных.

— Ящик ручных гранат и патронов подброшу. Держись тут. Чего бы ни стоило, держись. Фашисты на должны пройти. Связи не теряй. Держи ракетницу и патроны к ней. В трудную минуту сигнал — две красные ракеты.

— Будем стоять, товарищ капитан, — заверил Рожков.

— Думаю, что фрицы не дадут вам большой передышки. Ожидайте «гостей».

Чигрин поспешил на КНП. Минут через тридцать фашисты предприняли новую атаку, пытаясь прорваться через боевой порядок батареи. Но снова, понеся потери, вынуждены были отойти. Около сотни уничтоженных солдат и унтер-офицеров противника, два с половиной десятка пленных — таков итог этой схватки.

Чигрин позвонил в штаб полка. Трубку взял подполковник Данильченко.

— Говоришь, отбили две атаки? — переспросил командир полка. — Спасибо! Рад за вас! Волков, Дикарев, Соловарь тоже дерутся. Слышишь, небось?

— Да, слышу.

Батарея капитана Волкова не успела полностью замаскировать свою позицию, когда появился противник. Комбат, за плечами которого был путь от предгорий Кавказа, повидавший в своей фронтовой жизни всякое, не уходя от трудностей, стремился решать боевые задачи без потерь. Волков в критических ситуациях держался ровно, понимал: малейшая неуверенность в себе, растерянность тут же сказывается на подчиненных. «Стоит, — говорил капитан, — холодку тревоги заползти в сердце солдата, как он уж не боец на поле брани».

Комбат оставался верен себе и теперь. Противник приближался. Но капитан был спокоен. Хладнокровие командира батареи передалось бойцам. Огневики, разведчики, связисты повели стрельбу по врагу. Первую атаку батарея отбила за полчаса. Два бронетранспортера, четыре автомашины, десять повозок горели перед позицией артиллеристов, а между ними, впереди и сзади до самой кромки леса, лежали убитые — солдаты и офицеры противника. В лощинках, воронках, кустах стонали раненые.

Разведчики взвода управления лейтенанта Сергея Шапара сумели отсечь группу немцев, пытавшихся обойти позиции с фланга. Фашистам ничего не оставалось, как поднять руки.

— Не так уж и плохо, — рассуждал Волков, обходя сбившихся в группу пленных.

Все они — худые, грязные, с лицами, заросшими щетиной, оборванные. У одних в глазах отчаяние, тупое безразличие, у других — злоба и страх. Волков смотрел на них, вспоминал сытых, нахальных фашистов первых лет войны. Тогда они кричали: «Хайль Гитлер!» Теперь молчат, трусят. Капитан подошел к пожилому обер-лейтенанту с перевязанной рукой, спросил о численности прорывающейся группировки.

— Идут колонны, много, — ответил офицер на ломаном русском языке. И опустил глаза, поморщился от боли. На щеках проступили желваки. Немного помедлив, он продолжил: — Вижу, пехотного прикрытия у вас нет, капитан. Плохо будет.

— Так уж и плохо? Посмотрим. У нас говорят: цыплят по осени считают.

Павел Семенович обернулся к стоявшему рядом старшине Кулишенко.

— Иван Демьянович, подбери пару человек, пусть отконвоируют пленных в штаб полка.

— Людей нет, товарищ капитан.

— Куда же нам их девать? — Волков кивнул на пленных. — Легкораненых подберите для сопровождения. Выполняйте приказание.

Капитан обернулся к прибывшим с докладами лейтенантам Семену Кириченко и Сергею Шапару.

— Слышали, ребята? Обер, по-моему, не врет. Ему сейчас все равно. Нам нужно готовиться к отражению атак.

Волков вытащил пачку папирос и протянул лейтенантам. Сам тоже взял папиросу, щелкнул зажигалкой и, затянувшись дымком, спросил:

— Потери большие?

— У меня три человека, — ответил Кириченко.

— Я потерял четырех, — доложил Шапар.

— Раненые есть?

— Тяжелых нет, — отозвался Кириченко.

— У меня тоже, — поспешил с ответом Шапар.

— Это уже неплохо. Выделить по одному легко раненному красноармейцу в распоряжение Кулишенко! — приказал капитан. — Дайте людям передохнуть. С дорог и троп глаз не спускать. Неплохо бы людей накормить. — Волков поискал