Невероятная очевидность чуда - Татьяна Александровна Алюшина

class="p1">– Нет, то, что мы ищем и подозреваем, не нашли, – подтвердил он ее догадку, поднимаясь из-за стола. – Ну что ж, будем работать дальше. – И совсем другим, деловым тоном отдал распоряжения: – А вы оба, пожалуйста, будьте повнимательней, думаю, дня два на всякий случай надо бы оберечься, хотя вряд ли вам что-то угрожает, но все же. Председателя я вашего уведомлю о смерти Митрича, как и полицию. Но дело это остается нашим, так что вас они тревожить не станут.

– А протоколы там всякие? Подписки? – подивилась Ева, поднимаясь со своего места следом за гостем.

– Это обязательным порядком, но завтра и…

– Да-да, мы в курсе, – перебила его Ева. – Подписка о неразглашении и ознакомление, «в части нас касающейся», и…

– Стоп! – вдруг громко произнес Орловский.

И Ева с Даничем, повернув одновременно головы, недоуменно посмотрели на него.

– А почему он тонул? – задал Орловский вопрос без конкретного адресата, скорее себе самому, и спросил вдогонку первому вопросу: – Что он все-таки делал там, на берегу речки?

В одну секунду подполковник Данич преобразился из расслабленного, замученного службой человека в собранного, опасного хищника. Черты его лица заострились, взгляд стал цепким, острым и пугающе изучающим. Медленным, наполненным значением движением он склонил чуть набок голову и, посмотрев выразительно на Орловского, спросил, выделяя нажимом каждое слово:

– В каком смысле тонул? Где тонул? На какой речке?

– Упс-с-с… – произнесла Ева тоном большого попадания и, скривив покаянное выражение, призналась: – Я забыла.

– Я, честно говоря, тоже, – тяжко вздохнув, признался в свою очередь Орловский и, бросив быстрый, красноречивый взгляд на Еву, добавил: – Как-то очень много всяких событий произошло.

– Так, – отрезал замораживающим тоном подполковник, – перестали мне тут дурака включать и быстро объяснили, о чем идет речь.

Ну они и объяснили. Дополняя «сведения» друг друга и по ходу своего повествования выдвигая разные версии о том, что принесло Митрича на тот берег и обломало им рыбалку.

Хотя… Потом-то хорошо ведь у них получилось, и в свете этого как бы и бог бы с ней, с той рыбой, когда такие дела меж ними романтически закрутились. Но об этом они, понятное дело, подполковнику не доложили.

– Ну что ж вы так, Ева Валерьевна, – попенял девушке от души Данич.

– Да как-то так, Константин Алексеевич, – повинилась еще раз Ева, разведя руками.

А тот повернулся к Орловскому и пожурил заодно и Павла:

– Ну ладно Ева Валерьевна, она совсем недавно пережила тяжелую утрату и работала последнее время очень напряженно. Но вы, Павел Андреевич, с вашими-то неординарными способностями и навыками, как вы-то могли забыть доложить о таком важном обстоятельстве?

– Я, как и предыдущий оратор, – начал тихо посмеиваться Орловский, – «как-то так».

И, как Ева только что, покаянно развел руками в стороны, типа: «Ну извини».

– Ой-й-й… – выдохнул показательно-бессильно Данич и покрутил осуждающе-недовольно головой, – дорыбачились тут на пару, расслабились совсем, как я посмотрю.

– Да не, мы ж с пониманием, – пошутил Павел и привел весомый аргумент: – Ну и вспомнили же. И вполне вовремя. Сегодня на речке все равно уже ничего искать невозможно. А вот завтра прямо рано утром мы вас на то место отведем.

– Отведете, – подтвердил подполковник и, махнув рукой, распорядился: – Проводите меня, Ева Валерьевна.

– Вы рассказали Орловскому про Давида Арамовича и ваши семейные тайны? – спросил вполне доброжелательно Данич, когда они вышли из дома на веранду.

– Нет, пока не рассказала.

– Но собирались, как я понимаю? – закончил подполковник мысль, которую Ева не озвучила, но которая логически подразумевалась из того тона, которым она ему ответила.

– Я пока раздумываю над этим решением, – честно призналась Ева. – И да, я помню, что прежде следовало бы посоветоваться с вами об этой возможности. Но…

– Но вы не любите вспоминать о том, что кто-то посторонний может регулировать и вмешиваться в ваши семейные дела и конкретно в вашу личную жизнь, – объяснил за нее Данич.

– Что-то мне подсказывает, Константин Алексеевич, что вряд ли найдутся люди, которым такое устройство их жизни может понравиться, – поворчала немного Ева.

– Ева Валерьевна, никто не ограничивает вас в ваших жизненных решениях и делах, и уж тем более не следит пристально за вашей жизнью, но вам повезло, или не повезло, это как воспринимать, родиться в весьма непростой семье с настолько же непростой историей. А потому…

– А потому, – продолжила Ева, – имеем то, что имеем. Я все отлично понимаю, Константин Алексеевич, и всегда серьезно оберегаю родных, и вам это отлично известно, – напомнила она ему.

– Известно, Ева Валерьевна, – подтвердил Данич. – И мы это очень ценим и уважаем. И если у вас с Орловским сложились доверительные и дружеские отношения, то вы можете рассказать ему о специфике вашей семьи, но, понятное дело, без конкретики в части, касающейся службы ваших родных. – И усмехнулся: – А потом я возьму с него подписку о неразглашении.

– Он что, имеет отношение к вашей службе? – удивилась Ева.

– Нет, – усмехнулся Данич, – никаким боком. Но Павел Андреевич – личность весьма колоритная, мощная, интересная и очень, очень неординарная. И при этом человек он надежный и весьма умный. Так что, если у вас состоится доверительная беседа, можете поделиться семейной историей, но рекомендую и его порасспрашивать поподробней, много интересного узнаете, если он расскажет.

– Воспользуюсь вашим советом, Константин Алексеевич, – почти официальным тоном пообещала Ева.

– Тогда всего доброго, – пожелал ей Данич. – Завтра утром, как только станет достаточно светло, отправимся на то ваше место на реке.

– Договорились, – подтвердила готовность Ева. – И вам доброй ночи, Константин Алексеевич.

– Да какое там… – безнадежно махнул рукой и вздохнул устало Данич.

– Инструктировал? – спросил Еву Орловский, когда она вернулась в кухню.

– Угу, – призналась Ева не самым довольным тоном.

Павел подошел к ней, обнял и поцеловал в подживающую и уже практически сошедшую шишку на лбу.

– И чего ты расстроилась? Все же правильно: этот твой арабский язык и Маалюля, в которой обыкновенный русский человек никаким боком и образом не мог бы оказаться вот так вот запросто в тринадцатом году. И уж тем более раньше. И вся твоя непростая история. – И какая-то тайная замута. Я понимаю. А там, где у нас непростая история, там сразу же появляются ребята из Конторы. Мне с этим, скажем так, «явлением» сталкиваться приходилось, и не раз. Тренер мой первый, Стародуб, к нему же попасть в ученики было без вариантов, он служака глубоко засекреченный, и как отцу удалось это провернуть, я до сих пор не знаю, но меня, как и каждого его ученика, «смотрели», что называется. А Юрьич и того пуще, вообще человек-загадка с такими навыками и тайным прошлым…