Отречение - Мария Анатольевна Донченко

выхлопных газов, отъехал от конечной последний автобус. Два мужика остались сидеть на остановке.

– Я не успеваю на метро, – сказал один.

Второй достал из-за пазухи чекушку.

– Согреемся, – ответил он.

– До утра не хватит, – вздохнул Николай Зайцев.

Они молча выпили.

– До открытия метро? – спросил Зайцев.

Собутыльник отрицательно помотал головой.

– Жена не пустит.

– И что делать? Метро закрыто уже.

– Пойдём в подъезд.

– Пойдём.

Они двинулись вглубь квартала, мимо запертых дверей подъездов с матовыми кнопками домофонов.

– Вот мы и пришли, – мужик долго не мог набрать код, с трудом попадая пальцами по кнопкам. Наконец дверь со скрипом открылась.

– К тебе совсем никак? – с последней надеждой спросил Николай.

– Нет, – ответил тот, – жена – ведьма…

И Николай остался на лестнице один.

Он присел на ступени, прислонившись к перилам, и погрузился в безмятежный сон.

Минут через двадцать домофон запищал, и в подъезд вошли двое с баулами. Они и разбудили Зайцева пинками.

– Чего расселся тут? А ну вали на улицу! Тут тебе не бомжатник! От вас домофон поставили, а вы всё лезете и лезете! Пшёл вон, алкаш вонючий!

– Мужики, мне бы только до пяти утра, чтобы не замёрзнуть… – пытался упрашивать сердитых жильцов Николай, но они вытолкали его из подъезда под колючие звёзды и довольные, пошли к лифту, волоча по цементному полу свои тяжёлые баулы.

Было около половины третьего ночи, и все подъезды были заперты.

Николай попытался отыскать дорогу обратно к метро, чтобы дождаться его открытия в подземном переходе – там было хотя бы не так холодно. Но, не запомнив пути, он повернул не в ту сторону и не приближался к станции, а удалялся от неё.

Ноги наливались свинцовой усталостью, но мороз гнал Николая дальше, и он уже постепенно переставал чувствовать пальцы ног.

Впереди показалась автобусная остановка, и он присел на скамейку, чтобы передохнуть хотя бы минут пять.

Справа и слева от вычищенной дворниками остановки серебрились высокие сугробы цвета мороза.

Веки сами опустились, и ресницы сомкнулись.

Николаю было тепло, и снился какой-то удивительно хороший сон, из далёких времён, там, во сне, было лето, была любимая работа, молодая и красивая Ольга, в младших классах училась лапочка дочка, а сыночек Артём ещё мирно спал в коляске, и ему не хотелось просыпаться, возвращаться в мёрзлую реальность и отпускать от себя счастливые воспоминания…

«Надо идти. Надо дойти до перехода», – напомнил внутренний голос.

«Сейчас пойду. Вот сейчас. Только посплю ещё пять минут. Ещё только пять маленьких минуток, и всё. И обязательно пойду».

Возле остановки притормозила милицейская машина.

– Заберём? – кивнул на спящего водитель. – Замёрзнет ведь…

– Тебя колышет? – презрительно поморщившись, ответил начальник патруля. – Тебе охота с ним возиться? Жалоб нет, порядок не нарушает, мало ли бомжей на улице. Поехали дальше!

Часа через два приехал первый автобус. Было ещё совсем темно. Открыв двери в тёплый салон, водитель несколько раз посигналил сидевшему на остановке человеку.

Но человек уже не слышал и не шевелился. Автобус закрыл двери и уехал. Когда окоченевшего Зайцева обнаружили дворники, и им не удалось его растолкать, они вызвали скорую помощь.

В семь утра врачи скорой констатировали смерть от переохлаждения.

* * *

Год 1999. Апрель.

Наверное, правду говорят, что беда не приходит одна.

Не одна она пришла и в семью Зайцевых.

…Это случилось весной, вскоре после того, как Артёму исполнилось шестнадцать лет, и через четыре месяца после того, как Зайцевы похоронили отца.

К этому времени Артём считался безнадёжным и состоял на учёте в детской комнате милиции, но несмотря на это, после окончания девятого класса ему каким-то чудом удалось проскочить в десятый.

Учителя прочили пятнадцатилетнему Зайцеву ПТУ. Но он приложил возможные и невозможные усилия и сдал экзамены, не признаваясь даже самому себе, что не стал бы выкладываться и корпеть ночами над учебниками, цепляясь за будущий аттестат о полном среднем образовании, если бы в десятый класс не шла отличница Ленка Черемишина. Однако, всем на удивление, даже математику Артём написал на четвёрку и остался в родной школе. Шестнадцать ему исполнилось уже в десятом, в конце третьей четверти.

…На детских площадках таяли последние грязно-белые кучки ноздреватого снега, а на асфальте уже сохли лужи, и Ленка аккуратно обходила их стороной, чтобы не испачкать туфельки.

На дискотеке ещё гремела тяжёлая музыка, англоязычный текст с трудом прорывался сквозь грохот, слов песни никто не улавливал, да это и не было нужно дрыгающимся в угаре телам.

– Я пойду домой, – сказала Ленка. – Мне здесь скучно.

– Я тебя провожу.

Она не ответила, но и возражать не стала.

Артём вышел на улицу, с облегчением вдыхая полной грудью – ему было безумно скучно с самого начала. Снаружи было прохладно и темно, блики цветомузыки почти не доставали до крыльца, и уши могли получить отдых от звуков, по какому-то недоразумению называвшихся песней.

«Вечер-то какой хороший, – подумал Артём. – Сейчас бы на прудах посидеть, а не эту…»

Зацепившись за края крыш, в фиолетово-чёрном небе повисла лимонная долька луны.

– Идём? – полувопросительно произнесла Черемишина.

Она жила через два длинных девятиэтажных корпуса от Артёма.

Юноша и девушка молча шли по тротуару между домами, ни один из них не начинал разговор.

…Артёма спасла хорошая реакция. Он обернулся на звон бьющегося стекла и через мгновение был уже готов к драке.

Противников было трое, они были крупнее Артёма, и, наверное, не воспринимали его всерьёз. Один из них схватил за руку Ленку: