Кремлевский заговор - Валентин Степанков

ДО СПОРА НЕ ДОШЛО

 Бакланова нам арестовывать не пришлось. В ночь на 24 августа его, а также Шенина, Болдана и Плеханова арестовала союзная прокуратура. Нельзя сказать, что это стало для нас полной неожиданностью. Объявив о возбуждении дела, добившись от Верховного Совета СССР согласия на привлечение к ответственности депутатов, причастных к заговору, Трубин должен был предпринять дальнейшие решительные действия.

Но после этих ночных арестов ситуация сложилась мягко говоря странная. У нас под стражей шестеро, у них — четверо. Предмет расследования и доказывания один, но прокуратур две, и дело таким образом приобретает как бы два ствола, два направления. Этот следственно-процессуальный парадокс не мог, конечно же, устроить ни одну из сторон. Вопрос о руководстве делом следовало решать незамедлительно.

Мы в своем праве на главную роль не сомневались, но знали, что Трубин так просто нам ее не уступит. Его надо было убеждать и аргументы при этом использовать веские. А потому мы решили хорошенько подготовиться к разговору с ним, все обдумать заранее. В результате к утру следующего дня, 25 августа, у нас сложилась достаточно стройная, на наш взгляд, система доказательств.

Было воскресенье, но Генеральный прокурор СССР, как мы и предполагали, оказался на месте. Ему тоже в эти горячие денечки забот хватало. Однако он был не против встречи с нами, поскольку понимал, что откладывать ее не имеет смысла. Мы сразу же приступили к сути и изложили ему свои аргументы. Вкратце они сводились к следующему.

Прокуратура Союза осуществляла надзор за деятельностью МВД, КГБ, кабинета министров и через Главную военную прокуратуру в какой-то степени контролировала военные ведомства. Генеральный прокурор, по долгу службы присутствуя на координационных совещаниях, общался с руководителями этих структур, теми же Пуго, Крючковым, Язовым, и не всегда же это общение носило только официальный характер, были ведь и какие-то разговоры, скажем, за чашкой чая… Стало быть, возникали, ну, просто не могли не возникать какие-то личностные отношения. Сейчас они могут стать серьезным поводом для общественного недоверия. И если, предположим, возникнет необходимость прекратить дело в отношении кого-нибудь, то будь это решение сколь угодно справедливым и законным, в нем все-равно усмотрят необъективность: вот, мол, Генеральный прокурор сначала недоглядел за своими поднадзорными, а теперь, когда они так крупно проштрафились, он же руководит расследованием и решает, кого надо привлекать к ответственности, а кого — не надо.

Довольно уязвима позиция прокуратуры Союза и в отношениях с оперативными структурами: уголовным розыском, Управлением по борьбе с организованной преступностью, службой ОБХСС и т. д. Без их помощи расследовать дело невозможно, но поскольку они принадлежат МВД и КГБ Союза, безраздельно доверять им не приходится. А республиканские, краевые, областные правоохранительные органы союзной прокуратуре помогать не будут, потому что в дни путча получали от нее шифротелеграммы с предписаниями поддерживать ГКЧП и осуществлять надзор за неукоснительным выполнением всех его Указов относительно чрезвычайного положения.

А что скажут москвичи, которые собственными глазами видели, что прокуратуру Союза охраняли БТРы, что все подступы к ней были заняты вооруженными до зубов десантниками, в то время, как у дверей российской прокуратуры, оставшейся верной России и ее законному президенту, никакой охраны, кроме единственного милиционера, который и в обычные дни там стоит, не было?

Кроме того, у общественности накопилась масса претензий лично к Генеральному прокурору СССР, и претензий справедливых, поскольку оценка, данная им событиям в Тбилиси, Новочеркасске, Литве и Латвии, свелась по существу к оправданию насильственных действий армии против мирного населения. А незадолго Трубин был на Кубе и дал там интервью, в котором заявил, что для наведения порядка нужна твердая рука, что время для этого пришло, ну, и еще что-то в том же духе. Эти не слишком демократичные высказывания попали в нашу прессу и, конечно же, только добавили поводов для более чем резкой критики. Поэтому не лучше ли будет, если Генеральный прокурор по собственной инициативе откажется от руководства следствием по делу ГКЧП прежде, чем от него это потребуют?

Трубин наши доводы выслушал очень внимательно, и реакция его на них была реакцией человека разумного и трезвого. Он сказал, что сам прекрасно понимает уязвимость своих позиций в этой ситуации и что в целом он с нами согласен: у прокуратуры России действительно больше моральных прав на ведение этого дела. Однако в процессе его расследования могут возникнуть такие вопросы, которые без содействия Генерального прокурора Союза решить будет невозможно, поэтому нужно так сформулировать «отречение», чтобы в нужный момент оба прокурора могли действовать совместно. На том и порешили. К вечеру поторапливаемый нами Трубин подготовил постановление, подписал его, и с понедельника 26 августа противостояние двух прокуратур закончилось.

Нужно отдать должное Трубину: никакой обиды на нас он не затаил, и дальнейшие наши отношения были отношениями коллег, заинтересованных в успехе общего дела. Подтверждением этого стала история с арестом Лукьянова. У нас были серьезные основания считать, что в заговоре он сыграл далеко не последнюю роль, однако занимаемый им высокий пост и тот факт, что официально он не входил в состав ГКЧП, продлили срок пребывания Анатолия Ивановича на свободе.

Вечером 27 августа мы встретились с Трубиным и договорились, что оставлять в подвешенном состоянии вопрос с Лукьяновым дальше нельзя, надо просить согласие на привлечение его к ответственности, и эта акция должна носить совместный характер, чтобы подчеркнуть единство мнений обеих прокуратур. Таким образом 28 августа подписанное двумя Генеральными прокурорами ходатайство было направлено в Верховный Совет.

Мы не могли знать, сколько времени потребуется на его рассмотрение, поэтому запланировали в течение ближайших дней некоторые следственные действия, в которых Лукьянов должен был выступать в качестве свидетеля. В этой роли он был уже допрошен в Кремле. Но Верховный Совет на удивление быстро «сдал» своего спикера. Заслушав прокурорское ходатайство, депутаты почти единогласно согласились его удовлетворить. Тем не менее мы решили следовать своим планам, действовать не торопясь.

29 августа наши следователи проводили обыск в кабинете Лукьянова в Кремле. Вернувшись в прокуратуру, они доложили, что Анатолий Иванович вел себя крайне нервно и даже нашумел на них: я, мол, вижу к чему дело идет, так что нечего тянуть, давайте меня здесь арестовывайте, а если вы вздумаете проделать это у меня дома в присутствии моей престарелой матери, я вас в порошок сотру… Следователей такое его поведение, конечно, ни в коей степени не вывело из себя, они к всплескам эмоций уже привыкли, поэтому очень спокойно и вежливо разъяснили ему, что с подобными «просьбами» нужно обращаться не к ним, а к прокурору. На том они с Лукьяновым в шестом часу вечера расстались.

А где-то в половине седьмого к нам в прокуратуру позвонил Трубин и сказал, что у него сердце не на месте после выступления Лукьянова на сессии ВС. Кто знает, что у него на уме. Он уже нынешнюю ночь провел в Кремле. Ведь Пуго, Кручина, Ахромеев покончили с собой. Где у нас гарантии, что с ним ничего подобного не случится? И есть ведь другой, тоже не располагающий к спокойствию, вариант: а вдруг существуют силы, настолько заинтересованные в его молчании, что не остановятся ни перед чем? Нам вовек не оправдаться, если произойдет что-нибудь непоправимое, поэтому надо его прямо сегодня арестовать. Да и некоторые союзные депутаты высказывают недоумение по поводу того, что Лукьянов все еще на свободе…

Мы попытались Трубину объяснить, что такая спешка не входит в наши планы, что с арестом нужно повременить, еще не закончена работа с Лукьяновым как со свидетелем, но Трубин слышать ничего не желал. Он был так настойчив, что мы его даже спросили, не дошла ли до него по каким-нибудь особым каналам информация, дающая повод для столь серьезных опасений. Трубин уверил нас, что знает ровно столько же, сколько и мы, но интуиция ему подсказывает, что с арестом не стоит медлить. В конце концов он и нас заразил своей тревогой.

Было часов восемь вечера. К этому времени Лукьянов из Кремля уехал к себе на дачу. Там он и был задержан пару часов спустя. Его задержание проводили всего два человека — первый заместитель министра МВД России Виктор Ерин и один из наших следователей. Охрана ждала в машине. И, конечно же, вели себя очень тактично. Лукьянов поинтересовался их полномочиями, они его законное любопытство удовлетворили. Анатолий Иванович сказал, что ожидал такого поворота событий и подготовился. Действительно у него была уже собрана сумка, в которой лежали личные вещи, кое-какие документы и книги. Он оделся попроще, не как в Верховный Совет, попрощался с домашними и спокойно прошел к ожидавшей машине.