Птица-жар и проклятый волк - Полина Бронзова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это кто тут нечистую силу поминает? — раздался грубый голос. — Кто по нашей дороге едет? Плати за проезд!
Тут обернулся Завид. Видит, и впрямь стоит всего одна телега, и лошадь уж двое под уздцы держат, а остальные приплясывают, обходят кругом да рожи корчат, кривляются. А на телеге-то старый горшечник с сыном. Испугались, друг к другу жмутся, озираются. Парень из-за ворота потянул обережную звезду Алатырь, сжал в кулаке, бормоча:
— Чур меня, чур!
— Мы ведь у вас ничего не брали! — жалобно сказал старик. — Зелен огонь видали, а не тронули. Не губите нас, пропустите! Да у нас и взять нечего.
— Брали, не брали, а отдать придётся! — грозно ответил Тишило, которого только по голосу и можно было узнать. Тряхнув рогатой головой, он протянул чёрную руку. — Ишь, повадились даром-то ездить!
— Всё о вас ведаем, — сурово сказал другой чёрт Первушиным голосом. — Гончары вы из Ловцов. Собирались продать товар в Белополье, оно бы и ладно было, да жадность вас к Синь-озеру погнала. Ишь, дай душе волю, захочет и боле!
— Верно, брат Голова! — поддакнул третий чёрт. — Верно, верно, брат Затейник! Честные люди тут не ездят. Погнались вы за крохою, да без ломтя останетесь!
И страшные глаза к носу косит.
Заухали тут опять все черти. Кто рога наставил, кто кулаком грозит. Старик поглядел на Завида и руку к сердцу прижал, охнул.
Завид и сам стоит ни жив ни мёртв. Ждал веселья, да отчего-то не весело.
— Ну, чего тянете? — прикрикнул Тишило. — Отдавайте всё, что есть!
Тут же, не дожидаясь, вцепились черти в старика с его сыном. Нащупали мошну — срезали, вышитый пояс приглянулся — сорвали, всю телегу переворошили. Что нашли, всё отняли, даже и хлеб, который гончары взяли в дорогу.
— Пощадите, не губите! — взмолился старик. Встал на колени перед Тишилой, поднял руки в мольбе. Сын его спиной к телеге прижался, лицо отворачивает, дрожит. Верно, думают, нечисть их души загубит.
И Завида дрожь колотит. Всё про себя повторяет: «Скорее бы, скорее!». Тошно, едва терпит.
Вот кивнул Тишило. Теперь уж отпустит.
Тут поднял чёрт дубинку, да и ударил старика по седой голове. Упал старик лицом на дорогу, а миг спустя и сын его рядом лёг. Забросили их на телегу, лошадёнку хлестнули, прочь погнали. Проехала телега мимо Завида, грохоча. Закричали, засвистели черти ей вслед.
— Доброго пути! — насмешливо крикнул Тишило.
Не стерпел Завид, бросил конский повод, кинулся в лес, не разбирая дороги. Ели разлапистыми ветвями цепляют, корни из земли выворачиваются, под ноги лезут, склон задирается, да он и не замечает.
Вот уж сидит на замшелом стволе, а как здесь очутился, не помнит. Вроде куда-то лез, ладони в песке. К коленям, к чёрной понёве пристали сухие иглы. На голове ещё бабий платок. Завид узел дёрнул, да развязать не смог, тогда стянул платок на затылок, сам лицо в руки уронил, сидит. Плакать не плачет, да тошно, хоть вой.
Кто-то подошёл, мягко ступая по бурым иглам, и опустился рядом.
— Куда убежал-то? Вернись, помоги, на новое место перейдём.
Первуша явился. Только Завид на него и смотреть не хочет, не рад ему. Говорит:
— Вот как, значит, вы крови не проливаете…
Рассмеялся тут Первуша, по колену себя хлопает. Сам весь чёрный и руки в саже, только волосы золотом и блестят. Шапку скинул, как следом погнался.
— Да живы они, оклемаются, — говорит Первуша. — Головы, может, поболят, а так — что им сделается? Мы покуда следы приберём да на другом месте встанем. А ну как эти двое соберут народ да толпою сюда придут, ещё и с волхвом, чтобы нечисть гнать? Придут да отыщут, где мы костры жгли да где наша телега стояла… Так вот, чтобы места не упомнили да не скоро пришли, мы их — тюк!
И опять смеётся.
— Да что ты смеёшься? — не стерпел, закричал на него Завид. — Ты зачем врал, что купцов грабить будем? У этих-то и у самих ничего нет, оголели, что с них брать!
— Не бойся! — ответил Первуша, хлопнув его по плечу. — Чего бояться? Будет и пожива. Этих мы так, для науки. Без размину, говорят, и лучшая глина трескается в деле, а мужики-то уж засиделись, да и забава эта для них в новинку. Вот с кого попроще и начали. А что мало взяли, так и бородавка телу прибавка.
Да по плечу опять — хлоп! Всю рубаху уж сажей измазал.
— Ты меня и вовсе не понял, — с горечью сказал Завид, отодвигаясь. — Я-то думал, вы честные, а вы… Уйду, к Невзору вернусь.
У Первуши тут и весь смех прошёл.
— Ишь как заговорил, — сказал он, цокнув языком. — Да больно ты им надобен.
— Да уж пригожусь! В Белополье мне Дарко встретился, обратно звал.
— Дарко? Это Жбан, что ли? Ну, этому добрым быть легко: не его корчма, не его ты хлеб ешь. Он, может, у Невзора и не спросил, обрадеет ли тот, ежели ты вернёшься.
— Да Невзор меня и пускать не хотел, запер.
— Для виду сердился, а как уехал ты, я чаю, ему полегче стало. Работник-то из тебя аховый, он сам жаловался. Мужики подтвердят, ежели мне не веришь.
Горько стало Завиду. Припомнил он, что и в первый раз Дарко его привёз, ни с кем не советуясь. Не шибко рад был Невзор, едва не погнал, а что нынче скажет?..
— Я тебе, брат, ещё иное поведаю, — проникновенно молвил Первуша, опять подсаживаясь ближе. — Они-то со степняками бились, что Горазд, что Невзор. О былом помалкивают, да только у Горазда и лицо, и жизнь изломана, и у Невзора тоже ран хватает. Страсть они не любят степняков, а в тебе-то сразу видать степняцкую кровь. Надобен ты им, как пятое колесо на телеге!
Завиду ровно камень на сердце налёг. Уронил опять лицо в руки, думает.
— В Белополье наймусь работником, — говорит. — Меня уж звали.
— Да каков из тебя работник! — смеётся Первуша. — Ничего ты не умеешь, в деле испытают да погонят.
Посмеялся так-то, а после сказал без смеха, сощурив глаза:
— Да прознают ещё, что ты Радима убил, тут тебе и беда.
— Да как же прознают? — вскинулся Завид.
— А им добрый человек скажет. Он на берегу стоял, всё видал, да покуда молчит, а ежели придётся, так скажет.
Тихо в лесу. Щебечет птица, будто по капле роняет звонкий голос. Впереди, на открытом месте, стоят две старые ели, средь зелёных ветвей проглядывают мёртвые, бурые, затканные
