Генри VII - Милла Коскинен

Кристины Пизанской, но я ещё помню, как осмеяли в рикардианском сообществе эту одержимость Криса Кристиной сразу после выхода его книги. Скидмор также утверждает, что Ричард отрядил определенное количество надзирающих за ходом битвы вестников, задачей которых было сохранение порядка на поле боя и передача приказов. Авангард армии короля, под командованием Норфолка и Брекенбери, также состоял из лучников. Ричард находился сразу за авангардом, вместе с личной гвардией, числом около 100 человек, и наиболее опытными воинами. Слева, в ¾ мили, должны были находиться силы арьергарда, числом около 10 000 человек, под командованием Нортумберленда.

Но, прежде чем битва началась, командиры должны были обратиться к своей армии. Вообще, пересказывают эти речи по-разному, и Скидмор объясняет, почему. Просто потому, что слышать их могло очень ограниченное количество людей, большая часть из которых ещё и погибли впоследствии. То есть, речи эти известны по пересказам людей, находящихся достаточно далеко от ораторов, и не слишком образованных для того, чтобы понять даже то, что они услышали.

Тем не менее, если вспомнить реконструкцию сражения, на которой я была, подобные обращения не были речами в том смысле, в котором это понимаем мы. Слов, выкрикиваемых лужеными глотками, было мало, а ритмичного рёва “a York! a York!!!” — чрезвычайно много.

Что интересно, Питер Хэммонд и Джон Эшдаун-Хилл утверждают, что напутствия армии давались лидерами раньше — после мессы, без которой ни одна средневековая армия не то что в битву, а на построение не двинулась бы. Лидер должен был двигаться вместе с капелланами, благословляющими войско на битву. Питер Хэммонд также упоминает о записи в Кроулендских Хрониках и у Эдварда Халла, что король Ричард в своей речи поклялся уничтожить всех своих врагов и их пособников, если он победит, и сказал, что то же самое сделает противная сторона, если победит она. Хэммонд относится к этому утверждению с изрядной долей скепсиса, и я могу понять, почему.

Если вспомнить знаменитое обращение Генри V к его войскам (которое зафиксировали бургундцы), полководцы напутствовали свои войска отнюдь не угрозами для проигравшей стороны, а подчеркиванием славы для стороны победившей — своей, разумеется.

Впрочем, в реальности Генри V сообщил своим лучникам, что французы поклялись отрубить у каждого пленного два пальца на правой руке, чтобы те никогда не смогли больше натягивать тетиву.

Если взять эту речь «дня святого Криспина»[56] за образец, то речь и Ричарда III, и Ричмонда должна была содержать что-то вроде «наше дело правое, победа будет за нами», и небольшой крючок угрозы в конце. Так что непосредственно перед боем, когда войска уже построены, если кто что и выкрикивал, так это капитаны. Что-то вроде «покажем этим засранцам — вперед!!!»

3

Отчетов о битве при Босуорте мало. Собственно, у нас есть испанские источники, которые фрагментарны, парочка баллад, которые не отражают реальности, будучи написанными более чем через 100 лет после событий, хроники поэта Жана Молине, который никогда не бывал в Англии, Кроулендские хроники, написанные в этой части неизвестно кем и непонятно когда, и работа Полидора Виргила, написанная для своего покровителя, короля Генри VII. У Виргила был доступ, теоретически, ко всему — и к документальным источникам, и к интервью, но он писал заказную работу, выбрав определенную линию и уничтожив все свидетельства, ей противоречащие.

Витраж в церкви Саттон Чейни с изображением короля Ричарда III и короля Генри VII

Я допускаю, что военные стратеги, специализирующиеся на изучении средневековых методов ведения войны, даже по неполным и искаженным описаниям смогли бы составить достаточно ясное представление о том, что описано правдиво, а что — нет. К сожалению, исторические исследования пишут отнюдь не военные стратеги, а кабинетные ученые, и я не уверена, что они хотя бы консультируются у стратегов-историков (если те и существуют в природе). Так что работаем с тем, что у нас есть.

Виргил пишет, что бегство из армии Ричарда III началось ещё до того, как началась битва, и что многие из тех, к кому он обращался, не ответили никак, ограничившись наблюдением за тем, кто победит. Естественно, он утверждает, что такая реакция была следствием ненависти к королю Ричарду, хотя я бы сказала, что эта реакция была результатом печального опыта, приобретённого в процессе Войн Роз, но давайте попробуем разобраться объективно.

Кроулендские хроники пишут, что короля предали “many northerners, in whom, especially, King Richard placed so much trust”[57]. То есть, в первую очередь, граф Нортумберленд, возглавлявший левое крыло так эффективно, что оно вообще не сдвинулось с места. Скидмор рассматривает возможность оправдания графа, чьи формирования находились за болотистой местностью, сложной для пересечения, но приходит, все-таки, к выводу, что решение не вмешиваться в битву было сделано графом совершенно сознательно. Молине пишет, что между Нортумберлендом и Ричмондом было секретное «взаимопонимание», как и между Ричмондом и «многими другими» потенциальными и реальными участниками битвы.

Скидмор предполагает, что мотивы, движущие Нортумберлендом, были сложнее простого «взаимопонимания». Отчет, написанный Диего де Валера 1 марта 1486 года, содержит информацию, что граф “in spite of the assistance rendered him during the battle… had not really intended this Henry to be king, but had rather arranged for a son of the Duke of Clarence to become king and to marry a daughter of his”[58]. То есть, Нортумберленд мог хотеть поражения короля Ричарда, но это не значит, что он был за короля Генри. Тем не менее, он вовсе не собирался оставаться в стороне от битвы, о чем свидетельствует тщательно составленное перед битвой завещание. В том же отчете де Валера утверждает, что граф, вообще-то, сражался — против авангарда Говарда, когда тот побежал: “left his position and passed in front of the King’s vanguard with ten thousand men, then, turning his back on Earl Henry, he began to fight fiercely against the King’s van, and so did all the others who had plighted their faith to Earl Henry”[59].

С этим заявлением созвучно свидетельство шотландского хрониста Роберта Линдсея в его “The Historie and Chronicles of Scotland, 1436–1565”. Конечно, и в этом случае мы сталкиваемся со знакомой проблемой: хроники были написаны около 1570-х, то есть, просто не могли содержать даже рассказов свидетелей событий 1485 года. Против кредибильности хроник говорит также то, что Линдсей совершенно не осмысливал, насколько правдивы те нарративные истории о событиях прошлых лет, которые ему удавалось собрать. Но в этом, одновременно, заключается и сила этих свидетельств — Линдсей просто записывал,