Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны - Яков Гордин

Образ их жизни, проводимый в ежевременных военных действиях, одарил сии народы примечательной отважностью и отличной предприимчивостью, но самый сей образ жизни есть причиною, что сии народы столь же бедны, сколь и мало просвещенны. Земля, в которой они обитают, издавна известна за край благословенный, где все произведения природы с избытком труды человеческие вознаграждать бы могли и который некогда в полном изобилии процветал. Ныне же находится в запустелом состоянии и никому никакой пользы не приносит оттого, что народы полудикие владеют сей прекрасной страной».

То есть здесь два тезиса: во-первых, «буйство и хищничество», представляющее опасность для сопредельных областей, и во-вторых, экономическая нецелесообразность существования плохо хозяйствующих горцев в потенциально богатом краю. Далее следуют соображения геополитические и четкая программа действий для правительства победивших либералов:

«1) Решительно покорить все народы живущие и все земли лежащие к северу от границы, имеющей быть протянутой между Россией и Персией, а равно и Турцией; в том числе и Приморскую часть, ныне Турции принадлежащую. (Собственно, начертания Пестеля были выполнены Николаем в войнах с Персией и Турцией в 1826–1829 годах. – Я. Г.) 2) Разделить все сии кавказские народы на два разряда, мирные и буйные. Первых оставить в их жилищах и дать им российское правление и устройство, а вторых силой переселить во внутренность России, раздробив их малыми количествами по всем русским волостям, и 3) Завезти в кавказские земли русские селения и сим русским переселенцам роздать все земли, отнятые у прежних буйных жителей, дабы сим способом изгладить на Кавказе даже все признаки прежних (то есть теперешних) его обитателей и обратить сей край в спокойную и благоустроенную область».

Здесь надо обратить внимание на одну фразу второго параграфа – гуманно оставив мирных горцев на своих местах, Пестель предлагает «дать им российское правление и устройство». Но именно это было главным камнем преткновения в отношениях горцев и русской власти. Горцы органически не могли отказаться от традиционного быта. Долгие годы попытки заставить их принять российское устройство приводили к кровавым мятежам с кровавым же подавлением. Имперская доктрина Пестеля не знает компромиссов. Планы, соответствующие политической и экономической целесообразности, должны были проводиться с максимальной жесткостью. Не будем забывать, что это текст 1824 года – подходит к концу ермоловское десятилетие. Пестель – человек информированный. Особенности Кавказской войны ему хорошо известны. Он делает практические выводы из ермоловского опыта.

У Павла Ивановича Пестеля репутация, прямо скажем, неважная – известна его готовность пользоваться самыми радикальными методами для достижения цели: будь то уничтожение всей августейшей фамилии с женщинами и детьми или поголовное выселение непокорных горцев. Но любопытно обратиться к планам другого автора декабристской конституции – Никиты Михайловича Муравьева, чистейшего либерала и гуманиста с репутацией незапятнанной. Муравьев, как известно, был сторонником конституционной монархии, гражданского общества, федеративного устройства с широкими полномочиями «правительствующей власти» держав, составляющих государство. Но государство называется Империей, а глава государства – Императором. Либеральная, но – Империя. Более того, нет никакой разницы в устройстве держав. Все унифицировано. Держава Кавказская управляется таким же образом, как и, скажем, Держава Балтийская (Польша и Литва). Выборы в Державные Законодательные собрания производятся одинаково и на Кавказе, и в Финляндии. То есть очевидно, что принцип Пестеля – подавление местных обычаев горских народов и замещение их переселенцами из России – не встретил бы у Муравьева принципиальных возражений. Его подход к национальному строительству вполне соответствует основополагающему постулату Пестеля:

«Все племена должны быть слиты в один народ».

Причем со временем единственным языком – по Пестелю – на всем пространстве империи должен был стать русский.

Муравьев ориентируется не на империи европейского типа – Священную Римскую империю германской нации или ее наследницу Австрийскую империю, где с разной степенью самостоятельности, но учитывалось своеобразие входивших в империю национальных образований. Он ориентирован именно на Российскую империю с ее основополагающим унитарным принципом. Если либерал Муравьев совершенно игнорирует национальный аспект государственной политики, то либерал Лунин остро сознает важность этого аспекта. У него есть ясная концепция решения двух наиболее болезненных вопросов в имперской проблематике – польского и кавказского. И здесь несомненный либерал Лунин смыкается с проблематичным либералом Пестелем. Пестель в «Русской правде» декларировал:

«В отношении к Польше право народности должно по чистой справедливости брать верх над правом благоудобства. Да и подлинно великодушие славного Российского народа прилично и свойственно даровать самостоятельность низверженному народу в то самое время, когда Россия и для себя стяжает новую жизнь».

Но получение Польшей независимости Пестель обусловливает подробно и жестко – политическое устройство Польши должно быть подобно российскому, она должна неукоснительно учитывать геополитические интересы России и не претендовать на земли, которые Россия считает своими.

Разумеется, великодушие Пестеля непосредственно связано с тактическими идеями Южного общества и местом поляков в их планах переворота. И тем не менее это серьезное отступление от общей имперской линии либералов-реформаторов. Как мы помним, в 1817 году Якушкин отреагировал на слухи об отчуждении в пользу Польши ряда земель вызовом на цареубийство – он счел планы Александра предательством интересов России.

Лунин в трактате «Взгляд на польские дела…» (1840 год), при всем своем полонофильстве, подходит к проблеме менее радикально. Он решительно осуждает мятеж 1830–1831 годов как метод возвращения независимости Польши:

«Непосредственным результатом восстания были: потеря всех прав, разорение городов, опустошение селений, смерть многих тысяч людей, слезы вдов и сирот. ‹…› Оно причинило еще большее зло, скомпрометировав принцип справедливого и законного сопротивления произволу власти. ‹…› Все, несомненно, согласятся, что, хотя русское правительство и несет долю ответственности за беспорядок, оно не могло поступить иначе, как покарать виновников восстания».

Повторю: это совершенно искренне пишет влюбленный в Польшу и горячо ей сочувствующий либерал и свободолюбец Лунин. (Не напоминает ли эта коллизия нынешнюю чеченскую ситуацию?) И далее Лунин предлагает свою модель взаимоотношений России и Польши, сформулированную, как он считает, еще лидерами Южного общества:

«Верные своей высокой миссии, они предсказали полякам, что их изолированные попытки всегда будут бесплодными; что их надежда на помощь западных государств всегда останется призрачной; что единственная надежда на успех заключается для них в союзном договоре с русскими».

Лунин подробнейшим образом анализирует географические, этнические, культурные, экономические факторы, детерминирующие, по его мнению, неизбежность объединения двух народов в случае крушения самодержавия. Любопытно – Пестель, неприязненно и высокомерно относящийся к полякам, готов предоставить им независимость, Лунин убежден, что благополучное будущее Польши возможно только в составе Российской империи, и приводит стройную систему аргументов. В том числе и ссылку на исторический опыт:

«Может ли Польша пользоваться благами политического существования, сообразными ее нуждам вне зависимости от России? Не более, чем Шотландия или Ирландия вне зависимости от Англии. Слияние этих государств произошло путем ужасающих потрясений и бесчисленных бедствий, следы которых еще не вполне изгладились. Но без этого слияния на месте соединенных королевств, составляющих ныне первую империю мира, находились бы лишь три враждующие между собой, слабые провинции, без торговли, без промышленности, без влияния на другие народы и доступные первому же завоевателю».

По Лунину, высокая историческая целесообразность заставляет Польшу оставаться в составе Российской империи – как равную, но – совершенно по Пестелю – ориентированную на устройство и интересы России. Абсолютно по-иному Лунин подходит к кавказской проблеме. В том же 1840 году он писал в своем главном политическом и историософском сочинении:

«Внутренняя часть обширной территории, вдающейся в пределы империи, по-прежнему находится во власти нескольких полудиких народцев, которых не смогли ни победить силой оружия, ни покорить более действенными средствами цивилизации. Эти орды нападают на наши одинокие посты, истребляют наши войска по частям, затрудняют сообщение и совершают набеги в глубь наших пограничных провинций».