Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах - Артем Юрьевич Рудницкий

они себе родину еще окончательно не выбрали. Приедут они к нам, миллионов пять, а может, и шесть, что с ними прикажешь делать? Всех в Биробиджан не отправишь. Как себя поведут? Это же умный народ. Способный. Возможно, даже самый способный. И что тогда русским останется? Учиться у них? Они уже поруководили нами после революции. Хочешь вернуть это время?

Молотова дрожь пробила. Он мгновенно сообразил, что Сталин имеет в виду Троцкого, и поспешно выкрикнул:

– Никогда, Коба! Ни за что!

– То-то… – примирительно проворчал Сталин. – Пусть эту проблему фашисты расхлебывают. Пусть она Гитлера напрягает. Это ему не на пользу. Это та проблема, которая будет подтачивать его режим. Что бы там ни было написано в твоих бумажонках, – Сталин ткнул рукой в сторону портфеля, – немцы нам не друзья. Нам их могущество ни к чему. Чтобы подорвать его, все средства хороши. Многим можно пожертвовать. И многими.

«Еврейское счастье»

С эвакуацией меньше всего повезло евреям. Они даже не упоминались в советско-германском соглашении, речь шла об украинцах, белорусах, русских и русинах, и только. Между тем уже тогда не вызывало сомнений, что именно евреи являются главным объектом преследований со стороны нацистов, именно они составляли основную часть беженцев, которые безуспешно пытались перейти на советскую сторону.

17 октября 1939 года Твардовски докладывал в Берлин о позиции советских представителей комиссии, которые заявляли, что «заинтересованы в переселении только украинского и белорусского пролетариата и широких масс, а не богатеев и евреев». 21 октября 1939 года по итогам первого дня заседания смешанной комиссии представители немецкой делегации сделали вывод, что «советскую делегацию не интересует судьба евреев»{345}.

В чем причина подобного подхода? Официально советская власть осуждала антисемитизм, причем делала это жестко, в крайне резкой форме. 12 января 1931 года, отвечая на вопрос «Еврейского телеграфного агентства из Америки», Сталин назвал антисемитизм «крайней формой расового шовинизма» и «наиболее опасным пережитком каннибализма». Отметив, что коммунисты, как последовательные интернационалисты, «не могут не быть непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма», вождь обещал карать «активных антисемитов» по законам СССР смертной казнью{346}.

Однако за все время существования Советского Союза не было известно ни одного случая смертной казни за антисемитизм. К антисемитам традиционно относились с пониманием. Зато в эпоху борьбы с «космополитизмом» евреев фактически казнили за то, что они евреи (разумеется, под другими предлогами).

Вместе с тем нельзя исключать, что в 1931 году Сталин высказывался достаточно искренне, другое дело, что он с легкостью менял свои подходы в зависимости от политической конъюнктуры и государственных интересов, которые определял он же. Показательно свидетельство генерала Владислава Андерса, который в августе 1941 года был освобожден из тюрьмы и стал командующим польской армией в СССР. Еврейская тема была ему небезразлична, как любому поляку и русскому, и он составил свое мнение об уровне антисемитизма в Советском Союзе: «Оказавшись на свободе, я убедился по различным рассказам и даже просто по анекдотам, как сильно антисемитизм укоренился в Советской России. Грузин Сталин манипулировал антисемитскими настроениями не хуже, чем это делал немец Плеве[47] при царе, а может и лучше»{347}.

Андерс помнил, как пренебрежительно Сталин отозвался о евреях во время советско-польских переговоров в декабре 1941 года. Советский вождь и не подумал осадить поляков – премьер-министра Владислава Сикорского и самого Андерса, – когда те упражнялись в антисемитских высказываниях, заявляя, что в военном деле на евреев рассчитывать нечего и в польскую армию они вступают, только чтобы «прокормиться». Со своей стороны Сталин добавил, что евреи – плохие вояки{348}.

Андерсу было хорошо известно, что евреи, подвергавшиеся в довоенной Польше чудовищной дискриминации, в сентябре 1939 года встречали солдат Красной армии как освободителей. Тем большее удивление у этого представителя польской военно-политической элиты вызвало то, что отношение к евреям, этим вечным изгнанникам и странникам, которые не могли найти себе пристанище в мире, в стране победившего социализма оказалось не однозначно положительным.

В течение 1930-х годов оно неуклонно менялось к худшему. По мере того как руководство СССР все больше ориентировалось не на всемирную революцию, а на укрепление социалистического государства, наследника и продолжателя Российской империи, принцип интернационализма становился условным и призрачным. Одновременно усиливался антисемитизм.

Персонаж книги «Золотой теленок» журналист Паламидов говорил, что в Советском Союзе нет еврейского вопроса. Однако он выдавал желаемое за действительное. Никуда этот «вопрос» не делся.

Иногда обращают внимание на ту видную роль, которую евреи сыграли в революции 1917 года и в Гражданской войне: это, дескать, способствовало подъему антисемитизма. Красная армия повиновалась еврею Троцкому, в высшем комсоставе было немало евреев, евреи заняли высшие посты во многих советских ведомствах, включая органы ВЧК/ГПУ/ОГПУ/НКВД. Красный террор, который практиковался чекистами, не прибавлял популярности самим чекистам, а значит, и евреям, которые служили в их рядах. Коммунисты, призывавшие отречься от старого мира, безжалостно уничтожали традиционное русское общество с его древней историей. Это тоже ставилось в вину евреям.

В 1922 году по этому поводу высказался Максим Горький, который поделился своими мыслями с еврейским писателем Шоломом Ашем. Запись этой беседы была опубликована в нью-йоркских газетах «Форвертс» и «Дер Тор». Ее тут же перевели в НКИД. Кое-что процитируем:

Русский писатель, «русская совесть», говорил о растущем антисемитизме в России и без предисловий заявил, что главным образом повинны в этом антисемитизме те безответственные еврейские мальчики, которые служат у советского правительства в качестве комиссаров и которые имеют бесстыдную бестактность осквернить религиозные святыни русского народа.

…Они превратили церкви и кинематографы в читальни. Они не считаются с чувствами народа.

…Русский человек, как и русский мужик – хитер, скрытен. Он вам улыбнется, сделает дружескую мину, но глубоко в сердце он никогда не забудет, что еврей осквернил его святыни.

…Как это они не понимают, что этим они возбуждают против евреев русский народ навсегда?

…То же самое было, когда происходили реквизиции в деревнях. И тогда на беду выпало то, что еврейские комиссарчики реквизировали у крестьян хлеб. Не одна искра ядовитого огня запала благодаря этому в душу невежественной русской массы и не один, может быть, огонь погрома возгорелся от этой искры.

…Русский мужик бросит вину небольшой группы комиссарчиков на весь еврейский народ без разбору.

…Растущий антисемитизм в России – одно из новых несчастий, падающих на много испытавшую голову русского еврея…{349}

Горький постоянно оговаривался, не желая окончательно испортить отношения с советским руководством, в котором до конца 1930-х годов еврейская прослойка была весьма заметна. Он постоянно подчеркивал: во всем виноваты не высокопоставленные чиновники-евреи, а «мальчишки», те самые «комиссарчики»{350}. В действительности русского мужика, о котором пекся знаменитый писатель, раздражали не только низовые исполнители, но и люди, принимавшие решения.

Однако это была далеко не единственная и не основная причина роста антисемитизма в Советском Союзе. Слишком глубокие корни он пустил в обществе, слишком долго использовался правящими кругами для манипулирования массами