Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах - Артем Юрьевич Рудницкий

– чтобы в кризисных ситуациях направлять протестные настроения в «правильное» русло. В СССР антисемитизм сохранялся и в 1920-е, и в 1930-е годы. Когда Сталин взялся за коллективизацию сельского хозяйства, что привело к уничтожению крестьянства, евреям нередко доставалось больше других. Особенно на Украине, где голод, прямое следствие политики коммунистического режима, лютовал с особенной силой.

В 1930 году Литвинов, возглавивший тогда Наркоминдел, получил письмо от группы евреев, сельских жителей Украины. Там, как и на юге России, антисемитизм был особенно силен. Свое послание они подписали «дети Якова», то есть дети праотца Яакова бен Ицхака, еврейского праведника и пророка. Люди к тому времени стали учеными, знали, что подписаться своими именами – легчайший способ оказаться в Соловках или в местах похуже.

Литвинов сообщил о полученном письме в Управление делами Совета народных комиссаров (СНК), изложив его содержание своими словами:

Суть письма заключается в следующем.

Начиная с 1795 г.[48] и вплоть до окончания Гражданской войны евреи переносили нечеловеческие страдания и невзгоды: погромы, убийства и т. д. Эти гонения усилились при Николае II в связи с тем, что еврейская молодежь принимала активное участие в революционном движении. Наконец, евреи дождались советской власти, когда они стали полноправными гражданами. Первые годы во время гражданской войны евреи пострадали больше всех. По окончании гражданской войны мы думали, что нашим страданиям пришел конец. В действительности же наши мучения и страдания не прекращаются и по сей день. На местах в советах сидит еще много людей, которые устраивали погромы, убивали нас и насиловали наших матерей и дочерей. Евреям при проклятом царизме нельзя было ничем, кроме торговли заниматься. Торговля у нас мелкая, грошёвая, у многих из нас маленькие домишки. И вот всех нас лишили гражданства, всё отбирают и выбрасывают на улицу. Главное, нам хлеба не продают, и наши дети обречены на голодную смерть. Наша просьба, дайте нам возможность честно заработать кусок хлеба. Возвратите нам наши жилища, т. к. мы сейчас ютимся на улицах, в подвалах. Пусть возвратят нам отобранный скарб, наше постельное и носильное белье и одежду. Пусть возвратят в школы выгнанных оттуда наших детей, которые в будущем принесут пользу советскому государству. Пусть освободят из тюрем невинно-заключенных наших братьев{351}.

Эти несчастные, конечно, знали, что Литвинов – еврей. Надеялись, что он поможет соплеменникам, и просили о встрече. Зря надеялись, зря просили. Нарком уведомил СНК: «Я, конечно, принимать их не буду, но счел нужным довести письмо до вашего сведения»{352}.

Наряду с предубеждением против евреев, которое веками культивировалось в русской ментальности, на отношении к ним сказался поворот Сталина к национально-государственной идеологии. Это стало особенно заметным с конца 1930–х годов. С точки зрения советского лидера, еврейский народ не мог помочь ему в строительстве великой державы. Евреи, разбросанные по всему свету, мыслили интернационально, к тому же среди них была велика доля людей образованных. Таким не просто было промывать мозги, превращать в винтики государственной машины.

Вместе с тем антисемитизм в СССР, усилившийся в конце 1930-х годов, нельзя ставить вровень с антисемитизмом в нацистской Германии или Польше. В Советском Союзе практически всегда (за исключением печально известного периода борьбы с «космополитизмом») антисемитизм носил во многом неформальный, скрытый характер. Не принимались государственные законы, лишавшие евреев гражданских прав и имущества, не было массовых погромов и насильственного выселения, наконец – геноцида. Издевательства, избиения, не говоря уже об арестах и заключении в ГУЛАГ, конечно, имели место, но эти карательные меры применялись ко всем народам Советского Союза. Евреи оказались в фокусе репрессий только в период борьбы с космополитизмом на рубеже 1940–1950-х годов.

В СССР, например, было бы немыслимо введение в высших учебных заведениях «еврейского гетто» – правил, в соответствии с которыми для студентов-евреев выделялись специальные места в аудиториях, подальше от представителей «государственной нации». Между тем в Польше в 1937 году был установлен именно такой порядок{353}. То же самое можно сказать о запретах на религиозные обряды или массовое лишение гражданства под тем или иным предлогом. Поляки собирались это проделать с евреями, приехавшими в Польшу после 1918 года, в основном из России. Их так и называли – «русские евреи»{354}.

В Советском Союзе даже наиболее рьяным бюрократам-антисемитам не приходило в голову разрабатывать и осуществлять планы изгнания евреев из страны. Гитлеровцы, напротив, этим активно занимались, и поляки вслед за ними. Идея переселения евреев – не только в Палестину, но и на остров Мадагаскар – находила своих приверженцев в Берлине и в Варшаве. Считалось, что этим изгоям нет места на территории Германии и Польши. Характерно, что переселение власти рассматривали как смягчение антисемитской политики: ведь не громят, не избивают и убивают, а всего лишь выбрасывают из своих квартир и домов, отбирая все деньги и ценности, и отправляют в неведомые края. В марте 1939 года советское генконсульство в Данциге сообщило о том, что местные власти «начали полулегальным способом и без шума выселять евреев из Данцига и отправлять их в Палестину. Первый транспорт в 500 человек уже отправили 3-го марта»{355}.

В Советском Союзе насильственным выселением и переселением евреев не занимались (хотя другие народы такой участи не избежали, а евреи теоретически могли ее разделить в разгар борьбы с космополитизмом) и в созданную на Дальнем Востоке Биробиджанскую республику они отправлялись в целом добровольно. Другое дело, что природные условия там были слишком суровые и место это находилось не на меньшем расстоянии от Москвы и других культурных центров СССР и Европы, чем Мадагаскар. Возможно, поэтому численность еврейского населения в Биробиджане всегда была небольшой. Отметим еще одну особенность: туда главным образом направлялись «свои» евреи, а не иностранные.

Переселение евреев из-за рубежа в Советском Союзе, мягко говоря, не поощрялось. Во-первых, потому что в 1930-е годы страна все больше ограждалась от внешнего мира и иммиграция вообще не приветствовалась. Во-вторых, именно потому что это были евреи. В 1934–1935 годах была создана специальная комиссия по вопросу о въезде еврейских рабочих в СССР под председательством советского функционера Петра Смидовича. В Биробиджанской республике не хватало рабочих рук, свои евреи туда не стремились, и предполагалось пополнение ее населения евреями из-за рубежа.

Однако результаты деятельности комиссии оказались ничтожными. В связи с «близостью Биробиджана к дальневосточной границе и нежелательности допуска туда элементов, которые могут быть использованы нашими врагами для шпионской и диверсионной работы», органы госбезопасности отнеслись к идее массового приезда иммигрантов без всякого энтузиазма{356}. Они настолько тщательно проверяли желавших принять участие в строительстве социализма, что из кандидатов мало кто был отобран. К тому же члены комиссии самыми подходящими для СССР считали польских и литовских евреев (те знали русский язык), то есть выходцев из стран, к которым Советский Союз относился априори весьма враждебно. Естественно, это исключало массовый приток переселенцев. На январь 1935 года в Биробиджане проживало 250 иностранных колонистов, и в последующем их число не возросло