Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1775 году было образовано гильдейское купечество: в одну из трех гильдий можно было записаться в зависимости от объявленного капитала. Окончательное оформление купеческого сословия завершилось с изданием в 1785 году Городового положения. Купцы всех трех гильдий освобождались от рекрутской повинности (службы в регулярной армии), а 1‐й и 2‐й гильдий – от телесного наказания. Купцы 1‐й гильдии получили право иметь фабрики и заводы, загородные дома, морские суда и торговать за пределами империи. Вторая гильдия занималась промыслом внутри России, а купцы 3‐й гильдии ограничивались мелким торгом, содержанием трактиров, постоялых дворов, бань. При Екатерине II купцам 1‐й и 2‐й гильдий разрешили носить шпагу и посещать императорский Двор, они стали получать чины, а это открывало возможность перейти из купеческого сословия в потомственное дворянство. По мнению писателя и журналиста Евгения Карновича, этим переходом состоятельного купечества в дворянство и «объясняется недолговечность торговых домов»[817].
Неустойчивость купеческих династий связана с разными причинами (с экономической политикой государства и пр.), но это выходит за рамки настоящей статьи. Однако отметим, что продолжительность купеческого рода в Петербурге в XIX веке составляла, как правило, два (реже три) поколения, что было характерно и для Москвы[818]. Об этом говорит выходец из купеческой семьи Михаил Пыляев: «Имена старых купцов беспрестанно исчезают из списков купечества; насчитать много купцов, чей дед и отец были купцами 1‐й гильдии едва ли возможно; у нас купеческая фамилия почти всегда кончается со смертью основателя фирмы. Одно время богатые купцы тянулись в дворянство, хлопотали о получении чинов и спешили во что бы то ни стало родниться с знатными дворянскими фамилиями. <…> Получивших дворянство купцов и торговавших после весьма немного»[819].
В 1846 году был создан орган самостоятельного управления – Санкт-Петербургская купеческая управа, который занимался всеми делами сословия и обязательно благотворительной деятельностью[820]. В 1863 году купечество разделилось на две гильдии, при этом указывалось: «Купеческое звание по самому существу своему не наследовано. <…> Название купца получает только то лицо, на имя которого выдано свидетельство на право торговли». Купцы, помимо «свободы от телесного наказания», впервые получили право «на свободное проживание во всей Империи», а купцы 1‐й гильдии – на потомственное почетное гражданство, и, как прежде, могли «за оказанные отечеству особо важные заслуги удостаиваться награждения чинами и орденами»[821].
Когда в 1861 году в доме Руадзе (на Мойке) открылся клуб, официально именовавшийся Санкт-Петербургским русским купеческим собранием, купцы по-разному отнеслись к совместному проведению досуга. В уставе клуба говорилось:
«С.-Петербургское Русское купеческое Собрание имеет своею целию доставить членам своим и их семействам возможность проводить свободное от занятий время с приятностию и пользою. С этой целию Собрание дает для своих членов и их гостей балы, маскарады, семейные обеды, танцевальные, музыкальные и литературные вечера, выписывает газеты, журналы и вообще лучшие периодические издания и книги, а также приглашает лиц специальных по разным наукам для чтения лекций, которые служили бы к распространению между членами Собрания полезных сведений и знаний»[822].
В клубе разрешалось играть на деньги в карты и бильярд, причем не уплативших проигрыша за игру исключали из Собрания. Писатель Николай Лейкин, отец и дядя которого состояли в правлении клуба, воспоминает: «Купеческие семьи, сидевшие у себя дома взаперти и выезжавшие только на свадьбы и именины к своим же знакомым купцам, впервые начали выезжать в этот клуб. <…> Для купеческой публики все это было тогда новостью… <…> Среди купечества путем этого клуба совершался какой-то нравственный подъем. Сидевшие до этого времени в рутинной затхали и полупотемках, люди среднего торгового класса стали искать просветления. <…> Но были и противники этого клуба среди гостинодворского купечества. Десятки хозяев-гостинодворов, „людей старого леса“, как их тогда называли, открещивались и отплевывались от этого клуба, видели в нем яд и не только сами не записывались туда членами, но строжайше запретили своим сыновьям и своим приказчикам посещать его, грозя последним отказом от места. <…> И образовались две партии среди среднего купечества. Одни ожили, искали света, то и дело употребляли модное тогда слово „прогресс“… а другие, видя, что начала закипать жизнь и среди их сословия, еще больше сузили свободу своих сыновей и приказчиков»[823].
До середины XIX века упоминания о быте купцов встречаются в основном в работах по истории города и физиологических очерках. В XVIII веке, по наблюдению Иоганна Готтлиба Георги, петербургское «купечество, даже и богатейшее, придерживается более, как в одежде, так и в столе, умеренным отечественным обычаям. <…> Женщины не имеют предписания в одежде… и часто видно, что муж, да и сыновья носят Российское, а женщины в доме чужестранное и самое модное платье»[824].
Александр Башуцкий, выпускник Пажеского корпуса и адъютант при петербургском генерал-губернаторе, в историческом обзоре «Панорама Санктпетербурга» (СПб., 1834) впервые приводит пространную характеристику купеческого сословия, отмечая незыблемость его бытового строя:
Купечество русское по образу жизни, занятий, привычным сношениям с людьми своего состояния, частию же по старинным предрассудкам, мало смешивается с прочими сословиями. <…> …В лучших семействах купеческих поощряют сношения их с высшими сословиями. <…> Гостеприимство, радушие, щедрость на милостыню, почтение, ненарушимость родственных связей и набожность сохраняются в купеческом сословии свято. Национальность и старина, удержавшие свой добрый характер, но одетые, украшенные почти всем, что новейшая общежитность ввела во вкусы, проявляются здесь на каждом шагу. В пышно убранных домах блестят зеркала, золоченые карнизы, бронза и хрустали различных форм и веков, но тут же мебель самая богатая перемешана с самою простою. В главном углу комнаты всегда находятся огромные в драгоценных окладах иконы, перед которыми неугасимо теплятся лампады. Как убранство жилищ, так приемы и одежда различных лиц одного семейства представляют странные противоположности: нередко отец носит окладистую бороду и длинный русский кафтан; мать повязывает голову платком, но одевается в немецкое платье, которое для выездов закрывает салопом яркого цвета или сверх русской телогрейки носит дорогую шаль; дочь к нарядам, шитым по последней парижской моде, прибавляет обыкновенно любимые купеческим сословием украшения: цветы, жемчуг, бриллианты, перья; один из сыновей рядится как лондонский денди и старается перенимать все привычки светской молодежи, тогда как другой, сидя в лавке своей в Гостином дворе, встречает покупателя с калачом или стаканом сбитня, и если тот неосторожно промолвится по-французски или по-немецки, он отвечает ему на том же языке. Входя в дом, родители крестятся перед иконою и после кланяются обществу, дети между тем развязно приветствуют знакомых модным пожатием руки, поцелуями и лепетом на иностранных языках. <…> В купеческих фамилиях, принадлежащих к сословию старообрядцев, не только наружное, но и внутреннее воспитание приемлются не столь охотно: они вообще не любят иностранных языков, почитают ненужными некоторые знания, и с другими сословиями
