Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, Невский проспект исторически разделился на три части: светская публика предпочитала проводить время на участке от Мойки до Фонтанки, далее (до Лиговки) находились различные торговые и прочие заведения для состоятельной публики, а район от Знаменской площади до Александро-Невской лавры был заселен простонародьем.
Маркиз де Кюстин, посетивший Петербург в 1839 году, делится своими впечатлениями от Невского проспекта:
Главная улица Петербурга называется Невским проспектом и заслуживает несколько более подробного описания. Эта красивая улица служит местом прогулок и встреч всех бездельников города. Таких, правда, не слишком много, ибо здесь не ходят ради самого процесса гуляния. Каждый шаг имеет свою цель, независимую от удовольствия. Передать приказание, спешить к своему начальнику, засвидетельствовать нужному лицу почтение – вот что приводит в движение население Петербурга.
Этот именуемый проспектом бульвар вымощен ужасающими булыжниками неправильной формы. Но здесь, как и на некоторых других главных улицах, в булыжной мостовой проложены деревянные дороги – нечто вроде паркета из осьмиугольных или кубических сосновых брусков.
Две такие полосы торцов шириной от двух до трех футов, разделенные булыжной мостовой, по которой бежит коренник[763], проложены с каждой стороны улицы. От домов их отделяют широкие тротуары, выложенные плитняком, на отдаленных улицах сохранились еще жалкие деревянные панели. Этот величественный проспект доходит, постепенно становясь все безлюднее, некрасивее и печальнее, до самых границ города и мало-помалу теряется в волнах азиатского варварства, со всех сторон заливающих Петербург, ибо самые пышные его улицы сходят на нет в пустыне. <…>
После полудня на Невском проспекте, на обширной площади перед Зимним дворцом, на набережных и мостах появляется довольно большое количество экипажей разнообразного вида и причудливых очертаний. Это придает некоторое оживление унылому городу, самой монотонной из всех европейских столиц[764].
С 1830‐х годов светские прогулки проходят на Невском в зимнее время, весной переносятся на Английскую набережную, а затем – в Летний сад.
«На Невском проспекте гуляют только зимою и весной, – сообщал Александр Башуцкий в 1834 году, – с приближением лета толпы редеют и начинают переливаться отсюда на Адмиралтейский бульвар, Дворцовую и Английскую набережные, и в Летний сад»[765],[766].
«Весной, во время распутицы, когда на Невском появлялась грязь и начиналась уборка, гулянье переносилось на Английскую набережную, а потом в Летний сад, – говорилось в заметке „Английская набережная“. – Все гуляют по Английской набережной, одному из прелестнейших гульбищ петербургских, имеющему перед всеми другими еще то преимущество, что оно не составляет сообщения между многолюдными частями города, и на нем почти не видать простого народа, в особенности несносных мастеровых мальчишек, одним словом, на нем нет мешаной толпы, неизбежной на Невском проспекте, центре всей петербургской деятельности. Желающих погулять с истинным наслаждением приглашаем на Английскую набережную, тем более что мода на это гульбище продлится только до светлого праздника[767], а там поведет она всех в зеленеющий Летний сад»[768].
Русская литература, отдавая должное внешней привлекательности проспекта, воспринимала его как метафору человеческого бытия.
Еще в 1810 году Николай Страхов в очерке «Невская улица» писал:
Что быть может нравоучительнее, что быть может одно другому противуположнее, как не начало и конец Невской улицы? Большой бульвар с последующим малым, – суть шумные дороги сует и страстей, которые ведут в Невский монастырь, сие училище отвержения от мира. <…> Глубокая тишина Невского кладбища поглощает весь шум и все привидения сей великой улицы, которая оттуда представляется огромной мечтою, составленною из народа, долженствующего в свое время отдать долг природе… <…> На Невской улице премножество вывесок и надписей, которыми беспрерывно увешаны и наполнены снизу доверху все домы, в три жилья построенные. С одного конца до другого она заключает в себе энциклопедию в лицах и действии. На сей улице находятся все художества, со всех концов земли свезенные вещи ценою от одного рубля до миллиона, начиная с самой необходимости для скупого, до желания и роскоши сибарита, с самого тупого понятия камчадала до утонченного ума Ньютона. Всех людей мысли, желания, страсти и воображения в полной мере могут быть удовлетворены в сей улице. <…> Невская улица с освещенными своими окнами доставляет философу средство познать в один вечер все суеты, страсти и желания жизни человеческой. Сколько увидишь различных явлений в окнах магазинов, рестораций, кухонных столов, гостиниц, трактиров и конфектных лавок[769],[770].
А в 1834 году Александр Башуцкий отмечал:
Этот проспект, обширное поле для наблюдений нравописателя и умствований философа, открывает им быт, занятия, страсти и слабости жителей почти всех разрядов; он как будто главная артерия Петербурга, от которой стремятся другие меньшие, питающие различные члены столичного тела. <…> Когда вы вглядитесь, когда вы вслушаетесь в Невский проспект, начинающийся Экономическим обществом, проходящий чрез все обольщения и роскоши жизни и оканчивающийся монастырем и кладбищем; когда вы пробежите его с конца на конец, тогда вам покажется, что это огромный, живой калейдоскоп, в который всыпано все человечество, с своею жизненною деятельностию, с своими модами, слабостями, чувствами, замыслами, причудами, знаниями, страстями, расчетами, красотою и безобразием, умом и безумием; вам покажется, что все это вертится, мелькает, бежит, летит мимо вас, с изменчивостью, быстротою и блеском мысли или молнии![771].
Повесть Гоголя «Невский проспект» (1835) открывается панегириком: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет всё. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. <…> Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга», а завершается сетованием: «О, не верьте этому Невскому проспекту! <…> Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется!»[772]
Как злословила «Северная пчела», «постоянные жители столицы живут и умирают, не заглядывая никуда, что выходит за пределы Невского проспекта и его ближайших окрестностей»[773].
Романтический культ природы и живописности способствовал появлению на Западе во второй половине XVIII века литературного жанра «прогулка» (promenade)[774]; переводы на русский язык этих «прогулок», содержащих изображения быта и нравов, стали появляться в конце XVIII века и пользовались большим спросом у читателей. Повышенный интерес проявлялся и к путешествиям. «Вы можете смело биться об заклад, что по крайней мере два раза в неделю везде говорят о путешествиях! Путешествия сделались ныне европейскою страстью: это мономания нашей эпохи»[775].
Т. А. Роболи в статье «Литература „путешествий“» пишет: «К моменту появления в России „Писем русского путешественника“ Н. М. Карамзина, с которых по настоящему следует вести русскую родословную литературных путешествий, на Западе в этом жанре дифференцировались два основных типа: один собственно – стерновский[776], где настоящего описания путешествия, в сущности, нет; и другой – типа Дюпати[777], представляющий гибридную форму, где этнографический, исторический и географический материал перемешан со сценками, рассуждениями, лирическими отступлениями и проч. Оба типа строятся как бы на двух параллелях: 1). реальное путешествие, с относящимся к нему вводным материалом повестушек и проч., и 2). путешествие воображения (воспоминания, рассуждения и т. д.)»[778],[779].
К первому типу можно отнести, например, «Прогулку по тротуару Невского проспекта» Булгарина, ко второму – «Чувствительное путешествие по Невскому проспекту» Яковлева (см. о них
