Кавалер Красного замка - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я думаю, прежде всего надо было забрать жильцов в доме на улице Кордери, — заметил Морис.
— Что, наверное, и сделали бы, если бы дом этот не был пуст.
— Но ведь он принадлежал же кому-нибудь?
— Да, новому хозяину, которого никто не знал. Знали только, что дом этот продан две или три недели тому назад — вот и все. Соседи слышали по временам шум, но так как дом был старый, то и думали, что в нем производится ремонт. Что касается прежнего хозяина, то он уехал из Парижа. Вот при таких обстоятельствах я и пришел в подземелье.
«Да, признаюсь, положение ваше затруднительно», — сказал я Сантеру, отведя его в сторону.
«Совершенно верно», — отвечал он.
«Дом этот продан, не так ли?»
«Да».
«Недели две тому назад?»
«Две или три».
«И купчая совершена у нотариуса?»
«Да».
«В таком случае разошлите ко всем парижским нотариусам узнать, у которого из них продан дом, и потребуейте купчую. Там вы увидите имя и место жительства покупателя».
«Вот и прекрасно! Вот это совет, — сказал Сантер. — И такого человека еще обвиняют в недостатке патриотизме! Нет, Лорен, я восстановлю тебя в мнении патриотов, или мне сейчас провалиться».
— Словом, — продолжал Лорен, — сказано — сделано. Нашли нотариуса, отыскали акт, а на акте прочли имя и адрес виновного. Тогда Сантер сдержал свое обещание и поручил мне арестовать его.
— И человек этот был кавалер Мезон Руж?
— Нет, его сообщник… то есть следует так предполагать.
— Так за что же вы арестуете Мезон Ружа?
— Мы арестуем всех вместе.
— Но прежде всего, знаешь ли ты кавалера Мезон Ружа?
— Как нельзя лучше.
— И знаешь его приметы?
— Еще бы! Сантер все рассказал: ростом пять футов и два или три дюйма, белокурый, с голубыми глазами, нос прямой, борода русая; притом я сам его видел.
— Когда?
— Не далее как сегодня.
— Видел?
— Да и ты видел.
Морис вздрогнул.
— Тот самый человек, который, помнишь, спас нас обоих и еще так бойко поколотил марсельцев.
— Так это был он? — спросил Морис.
— Он самый. Его преследовали и потеряли из виду около дома нового владельца на улице Кордери, так что полагают, что они живут вместе.
— В самом деле, очень вероятно.
— Даже полностью.
— Но, кажется мне, Лорен, — прибавил Морис, — если сегодня вечером ты арестуешь того, кто спас нас нынче утром, не будет ли это неблагодарностью?
— Что за вздор! — сказал Лорен. — Разве ты думаешь, что они спасли нас, желая спасти?
— Так для чего же?
— Они забрались в этот дом, чтобы похитить бедную Элоизу Тизон, когда ее повезут. Наши головорезы помешали им — и они кинулись на головорезов. Мы спасены просто случайно, а так как все дело в намерении, а тут не было никакого намерения, то и мне незачем упрекать себя ни в малейшей неблагодарности. Притом же, Морис, самое главное — необходимость, а нам необходимо отличиться блистательным подвигом, а вдобавок я отвечал за тебя.
— Кому?
— Сантеру; он знает, что ты командуешь экспедицией.
— Как так?
«Уверен ли ты, что арестуешь виновных?» — спросил меня Сантер.
«Да, — отвечал я, — если будет со мной Морис».
«Да уверен ли ты в Морисе? С некоторого времени он что-то остывает».
«Кто говорит это — ошибается. Морис так же горяч, как и я».
«Ручаешься?»
«Как за себя». Потом я пошел к тебе, но, не застав дома, отправился по этой дороге, во-первых, потому, что и мне тут было по пути, а во-вторых, я знал, что это твоя всегдашняя дорога, — и вот наконец мы встретились.
— Очень жаль, любезный Лорен, но у меня нет ни малейшей охоты идти в эту экспедицию. Скажи, что ты не встретил меня.
— Невозможно! Нас видели.
— Ну так скажи, что ты меня встретил, и я не захотел быть заодно с вами.
— Опять-таки невозможно!
— Отчего?
— Оттого, что тогда ты станешь не остывшим, а подозрительным… А тебе известно, как разделываются с подозрительными… Ведут их на площадь… и…
— Будь что будет, Лорен; но тебе покажется, без сомнения, странным, что я хочу сказать…
Лорен выпучил глаза и посмотрел на Мориса.
— Знаешь, — продолжал Морис, — мне опротивела жизнь.
Лорен расхохотался.
— То есть мы рассорились с возлюблнной и впали в меланхолию. Вздор, прекрасный Амадис! Будем мужчинами, а потом сделаемся гражданами… Что касается моей персоны, я делаюсь отличнейшим патриотом именно в то время, когда бываю не в ладу с Артемизой! Кстати, она посылает тебе миллион приветствий.
— Поблагодари от меня. Прощай, Лорен.
— Как «прощаай»?
— Да, я ухожу.
— Куда это?
— Домой.
— Морис, ты губишь себя!
— Так что ж?
— Одумайся, Морис, одумайся, мой друг!
— Я уж все обдумал.
— Постой, я еще не все рассказал…
— Не все? Чего недостает?
— А что сказал мне Сантер.
— Что же он сказал?
— Когда я просил назначить тебя начальником экспедиции, он сказал мне: «Берегись!»
«Кого?» — спросил я.
«Мориса».
— Меня?
— Да. «Морис, — прибавил он, — часто похаживает в тот квартал».
— В какой квартал?
— А где живет Мезон Руж.
— Как! — вскричал Морис. — Так вот где он скрывается!
— Так, по крайней мере, думают, потому что здесь живет его возможный сообщник, купивший дом на улице Кордери.
— В предместье Виктор? — спросил Морис.
— Да, в предместье Виктор.
— А на какой улице предместья?
— На старой улице Сен-Жак.
— Боже мой! — проговорил Морис как ослепленный молнией.
Он закрыл глаза рукой и через секунду, как будто собравшись с духом, спросил:
— А к какому принадлежит он сословию?
— Кожевник.
— По фамилии?..
— Диксмер.
— Правда твоя, Лорен, — сказал Морис, скрыв силой воли даже внешнее волнение. — Иду с тобой.
— И прекрасно сделаешь. Есть при тебе оружие?
— Сабля, по обыкновению.
— Возьми еще пару пистолетов.
— А ты?
— У меня есть карабин. Ружья на плечо! Марш!..
И патруль двинулся, сопровождаемый Морисом, который шел рядом с Лореном, и предшествуемый человеком в серой одежде — полицейским.
По временам от углов улицы или от домовых дверей отделялись тени и обменивались несколькими словами с человеком в серой одежде: это были караульные.
Дошли до переулка. Серый человек, не колеблясь ни секунды, повернул в него и остановился перед садовой калиткой, в которую втолкнули Мориса.
— Здесь, — сказал серый человек.
— Что здесь? — спросил Морис.
— Здесь мы найдем обоих зачинщиков.
Морис прислонился к стене, чтобы не упасть.
— Теперь, — продолжал серый человек, — тут есть три хода: главный, которым пойду я, этот и еще другой, который ведет в павильон. Я войду с шестью или восемью людьми в главную дверь; вы охраняйте вот эту дверь, приготовьте человека четыре или пять, да пускай трое самых надежных стоят у выхода из павильона.
— Я перелезу через стену, — сказал Морис, — и буду стеречь в саду.
— Прекрасно, — сказал Лорен, — ты отопрешь нам дверь.
— С удовольствием; но только не освобождайте прохода и явитесь, когда я вас кликну. Все, что будет делаться внутри, я увижу из сада.
— А тебе знаком этот дом? — спросил Лорен.
— Бывал когда-то; собирался купить.
Лорен откомандировал трех человек в закоулки плетня, в нишу двери, а полицейский сыщик ушел с десятком национальных стражей брать силой, как он говорил, главный вход.
Через минуту шум их шагов затих, не возбудив в этом захолустье ни малейшего подозрения.
Люди Мориса стояли на своих местах и прятались как только могли. Казалось, все было споокойно и не происходило ничего особенного на старой улице Сен-Жак.
Морис закинул одну ногу через стену.
— Постой, — сказал ему Лорен.
— Что тебе?
— А пароль.
— И то дело.
— «Гвоздика и подземелье». Задерживай всех, кто не скажет тебе этих двух слов. Пропускай всех, кто скажет. Помни же!
— Благодарю! — сказал Морис и соскочил со стены в сад.
XXX. Гвоздика и подземелье
Первый шаг был ужасен; и Морису много надо было самообладания, чтобы скрыть от Лорена тревогу, которая охватила все его существо; но, очутившись в саду, один-одинешенек, среди ночного безмолвия, он стал спокойнее, и мысли его, вместо того чтобы беспорядочно копошиться в мозгу, ясно предстали его уму и могли быть проверены рассудком.
Как! Этот дом, который так часто посещал Морис с чистейшим удовольствием; этот дом, который он считал земным раем, был вертелом кровавых интрег! Ласковый прием и пламенная дружба были только притворством, а любовь Женевьевы была только страхом!..
Читатели наши уже знают расположение сада. Морис пробирался из кущи в кущу до тех пор, пока не скрыла его от лунного света своей тенью теплица, куда он был заперт, когда впервые забрел в этот дом.