У нас в саду жулики (сборник) - Анатолий Михайлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я делаю резкое движение – как будто хочу согнать с плеча муху. И отодвигаюсь. Но сзади, как ни в чем не бывало, придвигаются снова. На эскалаторе хорошо. Обернулся и побежал по ступенькам вниз. А здесь вроде бы тоже эскалатор. Только никуда не едет. Да и бежать некуда.
Повернув голову, я замечаю, что за мной стоит женщина. Неужели не обиделась. Что я так невежливо отодвинулся.
Но женщина даже не обращает на меня внимания. Стоит и смотрит. Как на пустое место. Просто соблюдает дистанцию.
В мое окошко выстроилось восемнадцать человек. Я сосчитал. Если на каждого придется хотя бы по три минуты, то стоять не меньше часа. Но можно было бы и не считать.
Я еще понимаю, в железнодорожных кассах: забьешь сразу три очереди и ходишь, подсчитываешь. В одной кассе кассирша взяла и выставила картонку. Без предупреждения. Все недовольны, шумят, а нас голыми руками не возьмешь: у меня еще две кассы в запасе.
Но, с другой стороны, здесь даже преимущество. Стоишь – и не рыпаешься. Можно даже подремать. Жалко, что я не умею спать стоя.
Я облизываю пересохшие губы и, проведя по ним пальцами, проглатываю слюну. Вместо смазки для горла. Но в горле все равно продолжает саднить. Не там, где миндалины, а чуть пониже.
Ел утром лапшу и, скорее всего, недоварил. И потом лапша пошла обратно. Но дело даже не в лапше. Повреждена слизистая оболочка. И поэтому спазмы.
А все проклятый балык ставриды. Вдруг появился. В кулинарии. Иду, смотрю, что-то дают. Ну, и взял. Десять кусков. И всего два рубля. Дешевле «бормотухи». Могу я себе такое позволить? Растяну, думаю, дней на десять. Все-таки лакомство. Каждый день по кусману. А пришел домой и все десять кусков сразу и срубил. Сам не знаю почему. Накинулся как собака. А если бы кто-нибудь постучался, наверно, даже бы зарычал. А когда заглатывал последний кусок, что-то вдруг в горле застряло. И ни туда ни сюда. Добежал до туалета и давай травить. Вместе с кровью. Думал, осталась косточка. Но в травмопункте сказали, что ничего нет. С тех пор и болит. Уже целый месяц.
Может, я и ошибаюсь, но мне вдруг показалось, что народу впереди становится не меньше, а больше. Но ведь очередь двигается вперед! Как же так? Неужели обман зрения? Надо проверить.
Да, я не ошибся. На этот раз получилось двадцать два. Да еще три человека отошли. Выходит, что прирост. Можно даже построить график.
Между тем очередь выросла еще и, обогнув колонну, приблизилась к справочному. В справочном должна находиться дежурная. Но дежурной почему-то нет. Все стоят и ждут. Наверно, сейчас придет.
Один не выдержал и полез прямо к регистраторше. Ему только спросить. Но его тут же одернули и поставили на место. Чтобы не мешал человеку работать. «Ты что, лучше всех? Видишь, все стоят!»
Тот, что хотел только спросить, смотрит на очередь и, махнув рукой, скрывается за колонной.
А один просто подошел и говорит, что стоял. А его никто не видел.
Сзади закричали: «Не стоял! Не стоял!»
Но впереди кто-то возьми и ляпни: «Надо же, не дадут человеку отойти. Вот народ!»
Тот, что влез без очереди, после этих слов сделался ну прямо скала. Теперь его не свернешь и бульдозером.Тогда стали допытываться у того, кто за ним. А тот сначала молчит. И вдруг потом и заявляет:
– Да, товарищи. Он стоял, я точно помню. Я, говорит, гражданин, за вами. И отошел. – Потом поворачивается к тому, что влез без очереди, и улыбается: – Так что стой. Будешь за мной.
Не успели еще как следует успокоиться, как подошел ветеран войны. Его встретили в штыки. Потребовали развернуть удостоверение и показать фотокарточку. Регистраторша высунулась из окошка и закричала:
– Как только не стыдно? Человек защищал Родину, а вы его не пускаете!
Решительный тон регистраторши все-таки подействовал. Как в приемном пункте стеклотары. Когда кто-нибудь начинает шуметь и приемщица строго предупреждает: «А ну-ка, прекратите!» И все тут же затихают. С приемщицей шутки плохи: возьмет и перестанет принимать. И ветеран войны, как слепой, тычется в чьи-то спины и раздвигает выставленные локти.
Регистраторша сердито отодвигает стул и, выдвинув ящик картотеки, ковыряется в карточках. Задвигает ящик обратно и, хлопнув мотающейся дверцей, пропадает.
В справочном по-прежнему никого нет. Но на подступах все равно толпа. Правда, состав толпы полностью сменился. Те, что стояли раньше, уже давно махнули рукой и растворились по очередям.
Регистраторши тоже нет, и в очереди усиливается ропот. Все как-то разом заговаривают. Кто-то в самом хвосте замечает:
– А чего спешить? Не сдельщина. День прошел, и ладно.
Но впереди сразу же находится защитник:
– Она одна, а нас много. Посидишь здесь с восьми до восьми…
Но вот снова появляется регистраторша, и разговоры сразу же прекращаются.
Я уже второй. Спина впереди меня, наконец, разгибается, но не исчезает, снова перегибается и опять загораживает окошко.
– Я же вам сказала, что на сегодня талонов нет! Сколько раз можно повторять? Вы что, нерусский? Приходите завтра к половине девятого… – Голос у регистраторши злой и какой-то надтреснутый. Как будто ее только что обвесили. – Следующий!
Тот, которому не достался талон, выпрямляется и некоторое время все еще стоит на месте. Поворачивается и, обведя затравленным взглядом очередь, как бы сравнивает ее с предстоящей завтрашней. Но, наконец, отходит и, подойдя к вывешенным под стеклом спискам, начинает водить по строчкам пальцем. Очередь ему сочувствует. Я наклоняюсь к проему и, навалившись на выступ, просовываю голову.
Кто-то сзади вздыхает:
– Как же, придешь… В восемь откроют гардероб и полный колидор… Утром еще хуже, чем днем…
Я говорю:
– Понимаете… Мне нужно сделать рентген…
– Адрес! – нетерпеливо произносит регистраторша и, повернувшись ко мне в полоборота, готовится искать мою карточку.
– Невский, сто тридцать четыре, квартира…
Но регистраторша меня недослушивает:
– Невский, сто тридцать четыре рядом. Следующий!
Я рассматриваю на ее щеке складки кожи и пучок волос за дужкой очков возле уха. Женщина, что выдерживает со мной дистанцию, пытается втиснуться между моим плечом и стойкой окошка. Но я растопыриваю локти и расчищаю себе на выступе пространство.
Регистраторша поворачивает на меня дула очков:
– Вы что, не понимаете русского языка? Я же вам сказала, дом 134 относится к другому участку. Следующий!
Женщина, что выдерживает со мной дистанцию, возмущается:
– Надо же… Стоит как пень. Вам же сказали!
Я к ней поворачиваюсь:
– Да заткнитесь!
Потом выхожу из очереди и подхожу к вывешенным под стеклом спискам. К тем самым, к которым подходил тот, кому не достался талон. Мы с ним теперь побратимы. Мой побратим топчется возле справочного. В справочном все так же пусто.
Я вожу глазами по списку и нахожу Невский проспект. Четная сторона. Я ведь уже смотрел. Прежде чем становиться в очередь. И вдруг замечаю, что дома до 132-го идут все подряд, а потом вдруг сразу дом 146. А где же остальные?
Очередь, которая теперь на моей стороне, мне симпатизирует. Сейчас я пострадавший. Но самое главное – обезвреженный.
– А вы поищите в Перекупном, – приходит мне на помощь женщина, что вздыхала про «колидор», – может, ваш дом там.
Теперь я вожу глазами по списку, в котором Перекупной. И женщина, что вздыхала про «колидор», оказывается права. Несколько домов по Перекупному вклинилось между Дегтярной и Полтавской. А шесть номеров по Невскому считаются в Перекупном переулке. Так почему-то удобнее.
Придется начинать все сначала. Я подхожу к своей новой очереди и делаю прикидку на глаз. Эта прикидка не сулит мне ничего хорошего. Человек двадцать, не меньше. А если точнее, даже страшно подумать.
Но, с другой стороны, это мои бывшие соседи. Стояли плечом к плечу. Неужели они меня не запомнили? Передние, конечно, все слышали. И видели. На них теперь главная надежда. Но обычно решают задние. А задние только что пришли.
Прежде чем лезть прямо к регистраторше, я делаю разведку боем. Но мой голос какой-то не очень убедительный.
– Понимаете, – начинаю я издалека, стараясь вызвать сострадание, – я уже стоял, вы, наверно, видели, но дом сто тридцать четыре… я вам сейчас все объясню… – В этом месте я делаю паузу и жду, какая будет реакция. Может, кто-нибудь меня все-таки вспомнит и выступит в мою поддержку. Но передние делают вид, что видят меня первый раз, а задние уже кричат: «Ну-ка, давай встань-ка в очередь! Все вы стояли!» Обескураженный, я плетусь в хвост своей новой очереди.
Но мое поведение ставит мою новую очередь в тупик. Никто такого поворота не ожидал. Если бы я стоял насмерть и полез бы по трупам, то все бы легли костьми, но поставили бы меня на место. А тут я всех даже разочаровал.
Кто-то впереди говорит:
– Так ведь он же стоял. Я сам видел. В соседней очереди. Что же, человеку опять два часа стоять?
И хотя задние теперь уже недобро молчат, это решает дело в мою пользу. Моя новая регистраторша достает на букву «М» целую охапку карточек и находит сразу же двух Михайловых. Один из дома 136, тоже Анатолий, но не Григорьевич, а Васильевич. А другой даже из моего подъезда и хотя тоже Григорьевич, но теперь уже не Анатолий. А Анатолия Григорьевича нет.