Аня Каренина - Лилия Ким

Веселье плавно сходило на нет. Кто-то из гостей уехал, остальные напились и разошлись по предложенным комнатам. Те, кто не напился, но нашёл себе увеселение на ночь в форме какой-нибудь девицы или одинокого заскучавшего мужчины, тоже разбрелись — кто в комнаты, кто по машинам, а кто и вовсе укатил «в нумера».

Валерия Сергеевна сидела в шезлонге, завернувшись в шубу. Всё происшедшее в течение дня казалось ей чудовищным сонным абсурдом. Вспомнив ультиматум мужа, она поморщилась и сделала приличный глоток холодного сухого мартини. Веселовская привыкла вспоминать свою жизнь как триумфальное шествие. Она всего добилась сама, она не делала ошибок, разве что в молодости, когда была ещё Лерой Прокопец, когда носить гордое имя Валерии Сергеевны Веселовской ей ещё только предстояло.

Ах, как она мечтала стать киноактрисой! Приехала в Москву и даже поступила с первого раза во ВГИК. Это казалось тогда сказкой! Потом были летние каникулы, и её пригласил «Ленфильм»! Это неслыханная победа! Снимался фильм о «Мюзик-Холле», о таких советских шоу-гёрлз. Фильм так и не вышел в прокат. В семидесятые его запретила цензура, а в девяностые он уже стал слишком наивным.

Лерочка Прокопец так и осталась в городе на Неве. Её домогались сразу три изумительных партии: директор «Мюзик-Холла», режиссёр, пригласивший сниматься, и ещё какой-то — со студии научных фильмов. Лерочка перевелась в театральное и… И закончила его, сыграв за это время пять ролей в студенческих капустниках. В её жизни произошло много событий. К примеру, режиссёр уехал в Польшу, где и остался. Сейчас снимает порнуху, говорят, хорошо живёт. Прокопец бросилась было в объятия престарелого директора «Мюзик-Холла» и даже блистала один сезон как прима, выдавая бесподобный канкан. Арнольд Павлович в начале лета предложил Лерочке путёвку в Сочи, куда она с радостью отправилась и провела удивительно весёлое лето — абсолютно все мужчины были её. Как же — она ведь артистка, звезда ленинградского «Мюзик-Холла». Каждый день самые лучшие рестораны, дачи самых высоких чиновников, всеобщее почитание и поклонение таланту. Лерочка купалась в лучах своей славы и так не хотела из них вылезать, что направила Арнольду Павловичу телеграмму, в которой потребовала ещё месяц за свой счёт, на что тот немедленно согласился. Ещё месяц блистательная Прокопец провела в жарких объятиях одного состоятельного до неприличия армянина, который предложил ей довольно солидное содержание, на которое Лера, само собой, согласилась. Армянин взял её ленинградский адрес и телефон. Прокопец хотела уже дать вторую телеграмму Арнольду Павловичу о том, что, вероятно, задержится ещё на некоторое время, однако неожиданно он сам телеграфировал с предложением отдохнуть за счёт театра лишний месяц. Лера встревожилась и первым же самолётом вылетела в Ленинград. Прямо из аэропорта примчалась в театр… и увидела на своей гримёрной табличку с фамилией: Светлана Щекочихина.

В гневе она направилась требовать от Арнольда Павловича объяснений, секретарша пыталась её остановить, но безрезультатно… Лера Прокопец застала Арнольда Павловича в самом пикантном виде с новой примой Щекочихиной.

Скандал вышел чудовищный. Прокопец требовала, чтобы её немедленно восстановили в примах, а то вся эта ситуация выйдет наружу. Арнольд Павлович сделал непонимающее лицо.

— Какая такая ситуация? Вы, Светлана Евгеньевна, что-нибудь видели? — обратился он к Щекочихиной.

— Не-е-ет, — протянула та, забираясь Арнольду Павловичу языком в ухо.

— А вы, Ирина Станиславовна? — обратился тот к секретарше.

— Нет, лично я ничего не видела, — быстро отрапортовала та.

— Так в чём же дело, гражданка Прокопец?

— Я в партком… я… В милицию!

— В какую милицию? Ничего не было! Ах, извините… Кроме того, что вы уволены за прогул.

— Что?!

— Вы должны были вернуться из отпуска месяц назад!

— Но я послала вам телеграмму! Вы же сами разрешили!

— Никакой телеграммы я не получал и тем более не отправлял!

— Ах ты сволочь! Скотина! — Лера набросилась на Арнольда Павловича с кулаками.

Щекочихина вечером рассказывала своей сестре, давясь от хохота:

— Представляешь, приносит почтальон ему домой телеграмму этой шлюхи, а он в ванной, ну я дверь и открыла, говорю: «Муж в ванной». Почтальонша мне: «Мне ждать некогда, пока он там намоется. Вот — получите, распишитесь!» Я и получила, расписалась. Смотрю, эта Прокопец просит ещё месяц отпуска. Вообще обнаглела! Я эту суку ненавижу, ну ты знаешь как. Просто сил нет! Она же танцевать не умеет вообще, в театре год, через постель в примы вылезла! У нас её все были задушить готовы, несколько раз ей чуть «тёмную» не устроили! Ну да ладно. Я эту телеграмму на клочки — и в унитаз, а на следующий день отправила ей другую. Мол, отдыхай, милая Лера, я согласен. И подпись: «А. П.» Ну она и не едет! Палычу постановку новую начинать, а примы нет! Он в ярости, а тут очень кстати приезжает из Сочи директор «Пассажа». Привёз он чего-то эдакого Арнольду и рассказывает, что, мол, прима ваша в полнейшем там загуле, просто по рукам ходит, вся местная партократия её поимела, творит ваша Лера Прокопец форменную проституцию, представляясь во всеуслышанье главной солисткой и вашей, Арнольд Палыч, официальной любовницей, позорит, короче, вовсю ленинградский «Мюзик-Холл». Арнольд за сердце! Ну а я тут как тут, я ж все партии её знаю и танцую всю жизнь, балетное закончила… ну, в общем все проблемы решились, а я пока решила ей ещё телеграммку послать, чтобы она, не дай бог, раньше времени не нарисовалась. В общем, нацарапала — можешь не торопиться… А она, дура, прискакала. Неладное, значит, почуяла. Ну и слава богу. Скандал был! Она решила, что это Арнольд её турнул. Ха! Ты бы видела это!

— Сволочь ты… — ответила ей сестра и пошла в другую комнату.

— Я сволочь?! Ах ты стерва неблагодарная! — заорала Щекочихина ей вслед. — А тряпки тебе кто достаёт? А косметику? А духи? Конечно, ты на всём готовом, чистенькая, беленькая!

— Я у тебя ничего не просила! И шмоток мне от тебя не надо!

— Да? Ну и ходи тогда во всём совдеповском! Ни одних джинсов больше, ни одного свитера, ни помады!

— Да иди ты со своими джинсами, свитерами, помадами — можешь и те, что есть, забрать!..[2]

Лера же Прокопец подала в суд за незаконное увольнение. После того как она изложила свою версию происшедшего, не умолчав о сцене, увиденной в кабинете, ей чуть было не дали срок за оскорбление суда и уважаемых лиц. Длительный прогул без уважительных причин, из-за которого программа театра оказалась под угрозой срыва, был признан веским основанием для увольнения.

В итоге у Леры остался один режиссёр «Леннаучфильма». Как только выяснилось, что он совершенно ничего не знает о вышедшем конфузе, она тут же отдалась ему в надежде хотя бы обрести постоянное жилье, так как учёба подходила к концу и общежитие было пора освобождать. Через некоторое время её приехали навестить родители. И вдруг выяснилось, что её режиссёр — сын фронтового друга отца! Да и Лера узнала в это же время, что беременна. Радости было!

Сыграли свадьбу. Прокопец оказалась замужем за режиссёром, радужные планы вновь появились в её голове… Муж много зарабатывал. Отдельная квартира. Чешская мебель. Японский телевизор… Гром грянул на восьмом месяце. На Лерин день рождения, когда собралась родня со всех сторон, старший брат мужа Прокопец, напившись, выдал отцу предъяву, что его жена, беременная вторым ребёнком, нуждается всего-навсего в ста рублях на какое-то лекарство и ей отказывают! И всё ради того, чтобы покрывать младшего охломона, который выдаёт себя за режиссёра! Подумаешь! Обрюхатил дочку фронтового друга под личиной работника «Леннаучфильма»! Брюхатая вышла бы и за строителя, тем более с жилплощадью! Нет! Перед людьми было стыдно! Боялись, как бы чего не вышло! Вот вышло! Жрите!

Ой, что было!..

Лера очнулась в больнице. Преждевременные роды, ребёнок умер. Развелась с мужем, разделила жилплощадь. Отдали без звука, сразу всё подписали и ещё долго извинялись.

— С паршивой овцы — хоть шерсти клок! — сказала Лерина мама и сплюнула.

Прокопец осталась одна.

Потянулись чёрные дни. Ни в один театр её не взяли. Попробовала устроиться петь в ресторан — тоже не вышло. Роды сильно попортили фигуру. Короче, в итоге Лера Прокопец, бывшая звезда «Мюзик-Холла», оказалась ночным сторожем на рынке. Как ни странно, но там её приметил один фарцовщик, с которым через некоторое время сохранившая следы былой прелести Прокопец и начала сожительствовать. Некоторое время они благополучно спекулировали шмотками и даже заработали кой-какой капитал. Потом пошло-поехало… Стали шить джинсы из плащёвки — разорились. Большими усилиями сумели организовать производство маек, вышитых бисером, — разорились… На оставшиеся деньги наладили производство календарей с голыми бабами — это держалось на плаву до самого знакомства Валерии Сергеевны с Альбертом Георгиевичем, начснабом Северо-Западного военного округа. По счастливой случайности оказалось, что в тот самый сезон, когда Валерия Сергеевна блистала в «Мюзик-Холле», Альберт Георгиевич был ею пленён и не пропускал ни одного спектакля, из-за чего был даже брошен ревнивой женой. Вот если бывает на свете везение — то вон оно! В одночасье Прокопец стала Веселовской. Через год родился сын Максим. Десять лет до перестройки семья уныло богатела, приобретая без очереди чешские горки, ковры и даже — о роскошь! — настоящий видеомагнитофон, ездила на юг и даже пару раз в Болгарию.