Аня Каренина - Лилия Ким

— «Владимирский централ, ветер северный, этапом из Твери…» — радостно замурлыкал Веселовский-старший себе под нос и стал обдумывать, сколько нужно вложить в колбасный цех и как его потом можно будет расширить. А если ещё открыть линию по производству соков и хлеба да собственную розничную сеть… Сколько же у него высвободится средств, если он сейчас бросит всю эту баланду под названием «шоу-бизнес»!

А «шоу-мены» и «шоу-гёрлы» внизу галдели, веселились и издевались над тупым жирным боровом Веселовским-старшим, и не подозревая, что фактически все уже безработные.

Паша нашёл Максима в оранжерее, сидящим в плетёном кресле и перелистывающим какую-то толстенную книгу.

— Я тебе не помешаю? — спросил Паша, подойдя вплотную к Максиму.

— О, хай.

— Как дела?

— Ох, — Максим попытался улыбнуться, но вместо этого издал жалобный протяжный вздох. — Милый, как бы я хотел сказать тебе, что у меня все ОК! Ты уже знаешь о моей женитьбе?

— Слышал, — сочувственно кивнул Паша.

— Ужас-ужас, — быстро проговорил Веселовский.

— Да, говорят, она совсем… — Паша сделал неопределённое движение рукой, словно отмахивался от чересчур назойливого уличного торговца.

— Не то слово! Паша, что мне делать? Может, сбежать? Уехать на Гоа?

Пашеньке стало невыносимо жаль Максима. Когда-то им было очень хорошо. Стилист с нежностью обнял своего любимого клиента и погладил его по волосам, попутно отметив про себя, что Веселовскому надо обновить мелирование.

Паша чуть прикусил губу. Почему-то вспомнился Каренин.

— Слушай… — стилист нервно прикусил ноготь указательного пальца. А что, если… Что, если отдать её Левину?

— Он не возьмет, — покачал головой Максим. — На хрен ему такая сдалась? Хотя…

Он вскочил, порывисто схватил Пашу за лицо обеими руками и чмокнул в губы.

— Спасибо!

Пашенька только успел крикнуть ему вслед:

— Ты куда помчался? Я себе тату сделал, хотел показать!

— Потом покажешь! — на бегу обернулся Максим.

Веселовский нашёл свою maman в весьма расстроенных чувствах.

— Мама! Мам, слушай, мне надо тебе рассказать… — запыхавшись, начал он.

— Это мне надо тебе кое-что рассказать, — оборвала его та.

Максим опешил и хотел было встать на быка типа: «Нет, это мне надо сказать!» — но осёкся. Судя по мамашиному выражению лица, снова проблемы с папашей.

— Хорошо. Мам, а ты чего, плачешь, что ли? Случилось что? Да не реви, рассказывай. — Веселовский обнял всхлипывающую Валерию Сергеевну, та некоторое время мочила его майку, но затем отстранилась, зашла за кресло и начала говорить, держа кулак возле рта.

— Максим, — её рыдающий голос звучал необыкновенно глубоко и трагично. — Ты знаешь, я ничего не имею против твоей сексуальной ориентации. Я образованный, культурный человек и понимаю, что это не выбирают, но твой отец…

— Господи! Да какого ещё хрена лысого?! Он что, меня кастрировать собрался?!

— Нет, Максим. Твой отец сказал, что уходит от меня.

— Что?! Мам… — Веселовский подошёл к матери и прижал её голову к своей груди. — Девку себе, что ли, завёл? — в голосе Максима послышались какие-то скабрезные, сальные нотки.

— Не знаю! — злобно окрысилась Валерия Сергеевна.

— Ну хрен с ним! Мы с тобой вдвоём проживём…

— Не проживём. Он сказал, что все деньги заберёт, — Веселовская проницательно воззрилась на сына, стараясь всем своим видом показать серьёзность нависшей над ними угрозы. Поэтому Валерия Сергеевна подалась вперёд, вытаращила глаза и плотно сжала губы. Максим смотрел на мать и вдруг прыснул со смеху, ему показалось, что maman выглядит так, как будто еле сдерживает кишечные газы.

— В чём дело? — обиженно сдулась Валерия Сергеевна.

— Да так, не обращай внимания. Ерунда. — Максим вдруг растревожился, до него как будто только что дошло сказанное матерью. — Как это все деньги? Он что, так и сказал?! Раскатал губу! Тебе по закону половина всего положена. Пф-ф!

— Это личного, а он собрался фирму закрывать, понимаешь? Не хочет больше в шоу вкладывать…

— Нет, он чё, вообще с катушек слетел?! — Максим отошёл от матери и сел в кресло. — Та-а-ак… Что он ещё сказал?

— Сказал, что разведётся, если ты за три месяца не станешь «нормальным мужчиной»! — Валерия Сергеевна передразнила мужа.

— Ну и пошёл он!

— Пошёл он?! Тоже мне умник выискался! Так просто — «пошёл он». Это, в конце концов, твой отец! Он тебя вырастил, он тебя содержал всё это время, и весьма неплохо…

— Да? А что же ему, интересно, нормально не живётся, а? Куда его на старости лет черти понесли? Тебе самой-то не обидно?

— Я о себе сейчас не думаю! — гневно топнула ногой Валерия Сергеевна. — Вот как только он тебя посадит на свои хлеба, посмотрю, как запоёшь! Сидит тут, кенар свободолюбивый! Да если бы ты ему на нервы не действовал своей… своей ориентацией…

— Ах вот как! Значит, опять я виноват?

— Да! Ты знал, как он к этому относится! Зачем было объявлять о своей… своей… склонности во всеуслышанье, да ещё на его день рождения, в присутствии родственников и знакомых?! До инфаркта отца чуть не довёл тогда! Молчал бы в тряпочку, и всё было бы нормально! Мы теперь плоды твоей дурости пожинаем!

— Знаешь, мама…

— Что «мама»?! Когда сообщал всем, о маме не подумал! На кого всех собак спустили? На меня! Мол, это я вырастила такого…

— Какого?

— Не важно! — Валерия Сергеевна кричала, вытирая слёзы. — Короче, ты доигрался! Три месяца тебе! Три! — Валерия Сергеевна выкинула вперед указательный, средний и безымянный пальцы.

— Да на что?! Что я должен сделать? В бункере запереться? Пол сменить?!

— Жениться ты должен!

— На этой?

— На ком хочешь! Эта твоему отцу даже вроде бы понравилась, во всяком случае он как о твоей жене думает о ней!

— Мама! — Максим замер, некоторое время собирался с духом, а потом выпалил: — Это левинская проститутка! Я её арендовал на несколько дней, чтобы вам показать, чтобы вы успокоились! Я её ненавижу! Она же тупая, она и двух слов связать нормально не может! Вы потом всю жизнь жалеть будете!

— Что?! — Валерия Сергеевна упала в кресло и заплакала. — Ну всё… — потом немного воспряла духом. — Тогда найди себе другую девку. Уж чего-чего, а этого добра вокруг навалом. Как ты мог вообще?! А вдруг она заразная? Хоть бы раз о других подумал! Всё у тебя одни игрушки на уме… Горе ты моё, иди сюда! Ох!..

Максим упал перед мамашей на колени, обхватил её своими огромными руками, и оба заревели, как будто кромсали лук. Валерии Сергеевне вдруг показалось, что ничего её сын так и не сможет сделать, поревёт-поревёт и завтра забудет. Она вцепилась Максиму в волосы и прошипела:

— Три месяца! Три! Сделай ты хоть раз что-то как надо! — вскочила и вышла.

У неё в груди клокотала немыслимая обида на неблагодарного сына, который так и не смог быть полезным матери, и огромная, абсолютно бессильная злоба на мужа, с которым решительно ничего нельзя было поделать, кроме как подчиниться всем его требованиям. Такого унижения Валерия Сергеевна совершенно не ожидала, а потому реагировала по чеховскому принципу: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!»

Аня, брошенная всеми, оказалась в толпе совершенно незнакомых людей. Это, как ни странно, придало ей уверенности. Для храбрости она решила выпить. На столе было множество открытых бутылок. У Карениной разбежались глаза — джин, мартини, кампари, какие-то коньяки, французские вина, ликерные бутылки с фруктами внутри. Аня решила начать с того, чего никогда ещё не пробовала. Налила себе в стакан немного джина, понюхала. На всякий случай наполнила другой стакан апельсиновым соком. Джин пах приятно чем-то еловым. Каренина выдохнула, зажмурилась и выпила залпом. По телу моментально разлилось приятное тепло, а сок даже не понадобился, водочной горечи не было, во рту остался приятный вязкий привкус. Аня огляделась вокруг и, убедившись, что за ней никто не наблюдает, налила себе кампари. Вкус был странный, даже очень… На всякий случай Каренина запила его соком, получилось вкусно… Дальше на столе стоял какой-то голубой ликер, Аня решила попробовать и его…

— Во даёт, — пробормотал себе под нос Каренин, сидевший на скамейке около дома и наблюдавший за Аней издалека.

— Алкоголичка, что ли? — спросил Пашенька, усаживаясь рядом.

— Похоже на то, во как глушит. Джин с ликёром, мартини с ромом, выдох-залп, выдох-залп.

— Интересно, а ей так плохо не станет? — обеспокоился Пашенька.

— Конечно, станет! Так любому очень скоро станет очень плохо. Да-а… Похоже, мы сегодня увидим нечто. Кстати, ты не узнал у Максима — это на самом деле его невеста?

— Да, к сожалению, — печально сведя бровки домиком, ответил Паша. — Мне Максим сам сказал. Кто бы мог подумать, — и Пашенька скорбно воззрился на носки своих очень модных ботинок.