Солнце над Бабатагом - Александр Листовский

— Ну, рассказывай, какие еще новости? — спросил Лихарев, наливая чаю себе и Бочкареву.

— Новостей много. Всего сразу не упомнишь… Стоп! Ты Гроссмана знаешь? У меня был помощником. Из немцев, рыжеватый такой?

— Ну как не знать! Знаю, конечно, — сказал Лихарев.

— В штаб корпуса начальником отдела назначен.

— Очень рад за него.

— Погоди радоваться.

— А что?

— Пришлось мне быть у него по делу. Так, понимаешь, еле руку подал. Говорит — сквозь зубы цедит, Загордился — не подходи.

— Ну что ж! Могу напомнить старую истину: чванство и высокомерное зазнайство присуще людям ничтожным, а на таких и обижаться не стоит.

— Так я не кончил о Гроссмане, — сказал Медведев. — Ведь прогнал его Павлов.

— Да? За что? — удивился Лихарев.

— За угодничество. Павлов, как известно, терпеть не может подхалимства. В первый раз он ему очень осторожно заметил, что угодничество не к лицу командиру. А тот, видно, не понял. И вот, понимаешь, как получилось. В Кагане при штабе корпуса есть садик. Как-то вечером Павлов вышел погулять. А Гроссман за дверь стал — стул в руках держит. Хорошо. Ходил, ходил Павлов, к дереву прислонился. А Гроссман со стулом к нему: «Не угодно ли присесть, товарищ командующий?» Павлов нахмурился и говорит: «Вы, что, батенька мой, командир или лакей?» И, натурально, в тот же день ему предписание: принять ишачий транспорт. Теперь он где-то в здешних местах провиант перевозит на ишаках.

— Павлов — это такой… — сказал Лихарев, усмехнувшись.

В соседней комнате послышались твердые шаги, звон шпор и чей-то внушительный голос громко спросил, где можно видеть начальника гарнизона.

В ту же минуту, внося с собой густой запах йодоформа, в комнату вошел высокий средних лет человек бравого вида с лихо закрученными большими усами.

Придерживая шашку, он подошел к Лихареву.

«Очевидно, комбриг Блиновский», — подумал Лихарев, невольно поднимаясь навстречу ему.

Честь имею, товарищ начальник, — шевеля усами и выкатывая и без того выпученные глаза, громко проговорил вошедший, прикладывая руку к ухарски сдвинутой набок цветной кавалерийской фуражке с желтым околышем.

С кем имею честь? — спросил Лихарев.

Дроздов. Командующий ишачьим транспортом.

— Простите, недослышал, каким транспортом? — спросил Лихарев, не веря ушам.

— Ишачьим! — отчетливо повторил Дроздов, звякая шпорами. — Только что прибыли. Где прикажете расположиться?

«Легок на помине», — подумал Бочкарев, посмеиваясь про себя и с любопытством глядя на воинственную фигуру вошедшего.

Вы не по адресу обратились, товарищ командующий, — вежливо сказал Лихарев, сдерживая улыбку, — Вот начальник гарнизона. — Он кивнул на Медведева.

— Стоп! — Медведев поднял руку. — Насколько мне известно, ишачьим транспортом командует товарищ Гроссман?

— Так точно, — подхватил Дроздов. — Но товарищ Гроссман больной, малярия. Я временно за него.

— А кто вы по должности?

— Ветеринарный фельдшер.

— Вот как!.. Сколько уже у вас этих… гм… ишаков?

— Полторы тысячи штук.

— Ого! Солидная цифра… Ну так вот… — И Медведев дал указания, где расположить транспорт. Дроздов лихо откозырял и, звеня шпорами, вышел.

Едва утихли его шаги, как Медведев дал себе волю и закатился оглушительным хохотом.

— Командующий!.. А я ведь вначале подумал, что это командир Блиновской бригады!.. И вдруг — ишаки!.. Ой, не могу! — говорил он, вытирая обильно проступившие слезы.

— Действительно, как можно ошибиться, — сказал, смеясь, Лихарев. — Я ведь тоже подумал, что это Комбриг…

Они еще поговорили немного, йотом Лихарев и Бочкарев распрощались с Медведевым и, пообещав еще навестить его перед походом, поехали в бригаду.

Возвратившись на станцию уже в сумерках, они решили посетить партсобрание в 61-м полку.

Собрание проходило в небольшой роще, в стороне от вокзала. Бойцы расположились на раскинутых бурках. Некоторые примостились на пеньках, на низких ветвях деревьев. Федин говорил тихим голосом, стоя за столом и обращаясь к собравшимся. По бокам военкома сидели на скамье Кудряшов, Ладыгин и боец в летнем шлеме.

Керосиновая лампа отбрасывала мягкий рассеянный свет на сосредоточенное лицо Седова, который устроился с края стола и, чуть сутулясь, писал что-то на листе желтой шероховатой бумаги.

— Короче говоря, товарищи, мы идем в очень тяжелый поход, — говорил Федин. — Большинство наших молодых бойцов не имеет никакого опыта в горной войне. Надо разъяснить им, что бригаде предстоит путь на огромной высоте, по горным тропинкам, возможны обвалы, засады в ущельях. Короче говоря, необходима большая выдержка, громадное физическое и Моральное напряжение, высокая бдительность. Особое внимание надо обратить на сбережение коней в этих условиях. Долг коммуниста — быть все время примером для молодых бойцов, Если устал, не показывай виду. Больше бодрости! Воодушевляй бойцов! На привале проведи беседу о выдержке, упорстве. Помните Замостье? Казалось, было безвыходное положение, но уныния не было, духом не падали. Конная армия пробилась. И не только пробилась, а нанесла противнику поражение.

Федин помолчал. Из темноты протянулась к столу рука с бумажкой. Комиссар взял записку, развернул ее и, нагнувшись к лампе, прочел.

— Товарищи, — заговорил он, выпрямляясь, — поступило предложение ввести дополнительно в состав президиума командира бригады товарища Лихарева и комиссара товарища Бочкарева. Кто за это предложение?.. Так. Единогласно. Прошу занять места.

— Товарищи! — продолжал Федин после того, как Бочкарев и Лихарев протиснулись на свободные места. Через несколько дней мы вступим в пределы Восточной Бухары. Мы идем не в рейд, мы идем надолго. Может быть, пробудем там несколько лет. Страна отсталая, народ темный, забитый баями, князьями, царскими чиновниками. Агитация против нас велась и будет вестись. Короче говоря, какая наша первоочередная задача? Надо показать населению, что наша Красная Армия, наша Советская власть — это детище народа и несем мы ему освобождение от векового гнета. Короче говоря, ведите себя с трудящимися, как братья. Бережно относитесь к обычаям населения. Всем военкомам эскадронов провести на походе беседы, предупредить, что случаи нарушения дисциплины и бытового разложения будут пресекаться самым суровым образом. Ясно? Теперь еще несколько слов о бдительности. Надо иметь в виду, что империалисты хотят захватить Туркестан. Хорошо известно, что Средняя Азия кишит шпионами. Так что, товарищи, хорошенько присматривайтесь к окружающим. Всем вам известно, что в третьей бригаде пойман засланный из-за рубежа разведчик, служивший под фамилией Витенберга, а оказавшийся этим, как его…

— Джемсом Диксоном, — подсказал Кудряшов.

— Да, капитаном Джемсом Диксоном, — повторил Федин. — А кто мог подумать, что он разведчик? Неплохо командовал взводом. Имел поощрения. Чуть было в партию не пролез. И попался совершенно случайно. Кто может поручиться, что в дивизии нет больше таких разведчиков? Заканчивая свое выступление, выражаю уверенность, что буденновцы с честью выполнят задание командования и пронесут по Восточной Бухаре наше Красное Знамя незапятнанным. Я кончил, товарищи. Кто желает высказаться?

В темноте кто-то задвигался. К столу вышел Харламов.

— Позвольте мне, товарищ комиссар?

— Говорите, товарищ Харламов.

Харламов обеими руками поправил ремень и прокашлялся.

— Я так полагаю про себя, — начал он спокойным, деловым тоном. — Тут у нас, Стало быть, есть молодые командиры, прибывшие в полк, которые не были в Бухаре прошлый год. Так я желаю пример привести, остеречь, чтобы больше так не повторялось. А дело такое. Прошлый год разговорился я с одним батраком. «Сколько, — спрашиваю, — лет у бая работаешь, браток?» «Десять». «Сколько заработал?» «Ничего». «Чего же ты нам не помогаешь?» «А вы, — говорит, — те же баи, все берете от нас». «Как это, — говорю, — берем? Мы же за все деньги платим». «А кому платите? Баю же, а он, вражина, у нас последний сноп берет, а ваши деньги себе в карман «кладет, а потом басмачам передает». Видите, какая через это карусель получалась? Ну, думаю, непорядки, и зараз командиру эскадрона доложил. Он приказал расплачиваться прямо с дехканами. И весь полк стал так делать, а потом и бригада. Вот я и хочу предостеречь, товарищи, чтоб это не повторилось…

— Правильно, — подхватил Федин.

— Теперь еще вопрос — насчет местных жителей. Помните, прошлый год они смотрели на нас вначале с опаской. А потом, как узнали поближе, так все трудящиеся встали на нашу сторону. И вот, стало быть, как мы приехали, я был в разведке. Гляжу — мальчик. «Басмач бар», — спрашиваю. — Есть, мол, басмачи? А он отвечает: «Курганимиз йок, эшитганимиз йок!» То есть — и не видели и не слышали. А я сам вижу: вон они поехали, и пыль вьется.