Солнце над Бабатагом - Александр Листовский

«Какой странный, — подумал Вихров. — Боится?.. Так ведь он же не трус».

Вдали послышался заливистый гудок, паровоза. Наши, второй эшелон, — сказал Кастрыко, поднимаясь и глядя в сторону семафора, откуда доносился приближающийся шум идущего поезда.

— Я вам не нужен, товарищ командир? — спросил Кастрыко.

— Нет, — сказал Вихров. Он тоже встал и пошел к коновязям посмотреть лошадей.

Кудряшов и Федин, прибывшие со вторым эшелоном, подошли к Лихареву как раз в ту минуту, когда он и Бочкарев уже собрались ехать со станции в город Карши к начальнику гарнизона — узнать, нет ли распоряжений бригаде.

Выслушав Кудряшова, доложившего о благополучном прибытии, Лихарев поручил ему связаться по линии и выяснить, где находятся эшелоны 62-го полка. Потом они с Бочкаревым сели на поданных лошадей и направились в Карши.

Перед ними лежала лишенная растительности, унылая, сухая, равнина. Вдали, у стен города, виднелись чахлые рощицы. Солнце палило нещадно. Горячая пыль, клубясь под ногами лошадей, медленно поднималась и, как туманом, закрывала окрестности.

Навстречу тянулись скрипучие арбы, проезжали молчаливые люди в чалмах и ватных халатах. Часто переступая тонкими ножками, проходили вислоухие ишаки…

Наконец всадники, покрытые густым слоем пыли, въехали в город. По обеим сторонам узкой улицы потянулись жалкие глинобитные домики-кибитки с плоскими крышами. Подле них, несмотря на жару, играли черные, как галчата, ребятишки в лохмотьях. Бочкарев посматривал по сторонам, приглядывался к встречным, поражаясь нищете и убожеству. «Плохо, плохо люди живут, — думал он. — Совсем нищий край…»

Его размышления прервал голос Лихарева.

— Павел Степанович, смотри: вот бывший дворец, каршинского бека, — сказал он, показывая на огромное глинобитное здание.

Дворец, окруженный широким рвом и высокой зубчатой стеной, напоминал древнюю крепость.

Они переехали мост через ров и остановились у громадных, источенных червями деревянных ворот. Навстречу им поднялся сидевший в глубокой нише джигит в красной чалме.

Джигит подошел к Лихареву и с таинственным видом шепотом спросил у него, знает ли он пропуск «Мушка». Лихарев отвечал, что пропуск этот ему хорошо известен, но тут же разъяснил джигиту, что так секретное слово не спрашивается. Тот пожал плечами и с усилием приоткрыл плечом одну половину ворот, за которыми виднелась широкая арка. По ту сторону арки оказался второй ров с мостом. Дворец окружали толстые стены — дувалы — с бойницами и зубчатыми башнями.

Проехав под следующей аркой, Лихарев и его спутники внезапно очутились в густом тенистом саду.

Бочкарев некоторое время молча смотрел по сторонам как зачарованный.

Журчащие ручьи и блестевший под нависшими ветвями деревьев большой пруд с плавающими черными лебедями казались волшебным сном. Густая аллея вела к покрытому голубой мозаикой величественному порталу дворца. В свежем воздухе, напоенном пряным запахом цветов, раздавалось щебетание птиц.

— Ну как? — тихо спросил Лихарев, искоса наблюдавший за Бочкаревым.

— Знаешь, Всеволод Александрович, прямо глазам не верю. Это чудо какое-то, — также тихо отвечал Бочкарев.

Они спешились. Алеша повел лошадей на конюшню. Подковы застучали по гладким каменным плитам, покрывавшим двор между аркой и садом.

— А теперь, Павел Степанович, я тебе покажу кое-что, — сказал Лихарев, беря Бочкарева под руку и увлекая его к воротам.

Под аркой виднелась темная ниша, закрытая толстой, в руку человека, ржавой решеткой.

— Что это? — спросил Бочкарев.

— Зиндан. Тюрьма бека.

— Ничего не вижу, — проговорил Бочкарев, тщетно стараясь рассмотреть что-либо в темноте.

— Постой, сейчас я подниму решетку. Осторожно, не стукнись головой.

Они, пригнувшись, спустились в низкое, как щель, подземелье.

На них пахнуло сыростью.

При неясном свете спички они увидели замшелую стену с вмурованными в нее цепями.

В глубине чернела узкая горловина колодца.

— А колодец зачем? — спросил Бочкарев.

— Это и есть зиндан. В нем сидели осужденные навечно.

Заглядывая в глубокий колодец, Бочкарев чиркал спичку за спичкой.

Со дна зиндана скалил зубы человеческий череп.

— Смотри, — сказал Бочкарев, — Там что-то белеет.

— Кости… Мы взяли штурмом этот дворец еще в двадцатом году, когда фронтом командовал Михаил Васильевич Фрунзе, — рассказывал Лихарев. — Тут было несколько узников. Один из них так оброс волосами, что с головы они спускались до пояса, а борода закрывала грудь. Этот человек весь высох и мог ползать только на четвереньках. Представь себе, он даже не помнил, когда и за что был закован в цепи и брошен в колодец. А другой просидел несколько лет в железной клетке. Она была так мала, что он не мог даже вытянуть ноги. Представляешь, ужас какой?.. Говорят, в степах дворца заживо замурован народный певец.

Бочкарев вышел на воздух.

— Да, не зря вы тут воевали, — проговорил он, покачав головой.

Они молча прошли через сад и по двойной лестнице поднялись во дворец.

В большой комнате с покрытыми мозаикой стенными нишами два командира сидели на ковре и играли в шашки. Один из них, сидевший спиной к дверям, оглянулся, увидел Лихарева, и на его морщинистом, с черными усами, полном лице изобразилось крайнее удивление, вдруг сменившееся такой бурной радостью, что, казалось, все в комнате сияло и улыбалось.

— Всеволод! — вскрикнул он, поднимаясь. — Вернулся? Какими судьбами, дорогой? — Широко расставив руки и постукивая деревянной ногой, он направился к Лихареву.

— Медведев!.. Здорово, старина! — обрадовался Лихарев.

Они крепко обнялись и расцеловались.

Молодой командир, игравший с Медведевым, собрал шашки и скромно удалился.

— Всеволод Александрович, дорогой, а ведь я только о тебе вспоминал, — говорил Медведев, с любовью глядя на Лихарева. Он перехватил недоумевающий взгляд товарища, устремленный на его ногу.

И не говори! — с досадой сказал Медведев. — Ибрагим, собака, отстрелил. Ведь ты только уехал, а мы пошли в Локай. Там она и осталась. Обещают протез прислать. А пока шкандыбаю на липовой ноге, на березовой клюке. Ездить верхом не могу, и вот назначен начальником гарнизона.

Он ступил шаг назад и сказал:

— Так ты, значит, вернулся?

Улыбка прошла по худощавому лицу Лихарева.

— Выходит, что так.

— И кем же ты теперь?

— Комбригом в одиннадцатой дивизии.

— От души поздравляю.

— Вот позволь тебе представить нашего военкомбрига, — сказал Лихарев, показывая на Бочкарева.

— Очень рад! Очень, — приговаривал Медведев, то пожимая руку Бочкарева, то вновь принимаясь обнимать Лихарева. — Вот радость-то!.. Ну, пошли скорей мыться!

Он прохромал в соседнюю комнату, принес мыло и полотенце, и они, весело разговаривая, прошли в сад.

Лихарев и Бочкарев разделись до пояса, вытрясли пропыленные гимнастерки и, покряхтывая от удовольствия, принялись умываться холодной водой.

— Ну, гости дорогие, не знаю, право, где вас посадить, — заговорил Медведев с озабоченным видом. — Стульев у меня нет, — Бек обходился без них. Хотя вам, бухарцам, не привыкать. Идем ко мне.

Они прошли в богато убранную коврами комнату.

Медведев собрал по углам целую охапку шелковых подушек и бросил их на ковер.

— Садитесь, товарищи, — предложил он радушно.

— Ну, теперь поговорим о деле, — сказал Лихарев, опускаясь на ковер рядом с Бочкаревым. Он взглянул на Медведева. — Ты не получал каких-либо распоряжений бригаде?

— Пока нет, — ответил Медведев, — Вчера вечером комкор Павлов вызывал меня по прямому проводу и дал указания в отношении Блиновской кавалерийской бригады.

— Блиновской? Что это за бригада? — спросил Лихарев.

— С Кавказа прибыла. Имени Блинова, а командует Тархов какой-то. Ночью разгружались. Комбрига я еще не видел. Должен скоро приехать, — пояснил Медведев, присаживаясь, напротив товарища.

— Так… Ну, а вообще какая обстановка в Восточной Бухаре? — спросил Бочкарев.

— Обстановка напряженная. На Амударье появился Селим-паша. Турецкий генерал. Дядя Энвера. С ним около тысячи всадников. Против Селим-паши будет действовать Блиновская бригада. Ну а вам, я думаю, придется драться с основным врагом — Ибрагим-беком.

Лихарев усмехнулся.

— Старые «знакомые. А где сейчас Ибрагим?

— В Локае.

— И большая группировка?

— Тысячи три.

В дверях послышался шорох. Вошел старик с большим медным подносом в руках. Он молча поклонился и поставил на ковер поднос с большим фарфоровым чайником, пиалами и изюмом. Расстелив перед сидевшими небольшую скатерть и расставив на ней все принесенное, старик удалился.

— Ну, рассказывай, какие еще новости? — спросил Лихарев, наливая чаю себе и Бочкареву.