Том 1. Стихотворения - Виктор Боков

Дочки — они за мужьями,

Каждая знает свой терем.Я уж не знаю, нужна ли,Старая дура, теперь им?!

Я — догоревшая свечка,Мне уже не распрямиться.Жизнь моя, как головешкаПосле пожара, дымится!..

Павловна! Я напишу имСейчас же о встрече нашей.Павловна! Я попрошу их,Чтоб относились иначе.

Скажу я им: вот что, милые,Плохо вы мать бережете!Она отдала вам силы,А вы ей что отдаете?

Дарья

Девочку назвали Дарья.Дедушка просил об этом,Бабушка того хотела.Молодая мать сияла:— Дайте Дашеньку скорее! —Молодой отец сердился,Целый день ходил не в духе:— Дарья? Что это такое?Дарья! Что это за имя! —Теща зятя устыжала:— Полно, чем ты недоволен?Дарья — это дар природы,Это лучше, чем Светлана,Проще, тверже и сурьезней.Вырастим девчонку нашу,Выдадим за космонавта,Унесет он имя ДарьяВ межпланетное пространство.— Разве только что в пространство! —Потихоньку зять сдавался,Сам улыбку в фикус прятал,Потому что тесть заметил,Что у Даши нос папаши!

Не реквием

Ревут винты аэродромов.Зол ветерок. Мороз жесток.И среди прочих летчик ГромовВедет машину на восток.

Да, Громов. Но не тот, что славенИ на служебной высоте,А тот, что под Смоленском раненИ вылечен в Алма-Ате.

Война его не изломалаВ окопах на передовой,Хотя волною аммоналаО землю била головой.

Он был в бинтах и в гипсе белом,Как неживое существо.И смерть белогородским меломВесь месяц метила его.

Но выдержал орел-курянин,Кость курская — она прочна.В анкетах Громов пишет «ранен»,Перечисляя ордена.

Но их не носит, слишком скромен,Геройством хвастать не спешит.Я им любуюсь: как он скроен,Как склепан, как надежно сшит!

Он из кабины смотрит прямо,Уверенный в самом себе.И солнышко лучом вдоль шрама,И светлый зайчик на губе.

О, сколько не пришло! Он знает.Счет всем потерям не забыт.Прочь реквиемы! Громов занят —Посадку дали. Он рулит.

* * *

Ю. Ларионову

Соловей распевал при мамонте,Когда не было льдов у планеты.Не обученный книгам и грамоте,Дикарей выводил он в поэты.

Соловей распевал при Мамае,Тешил смердов и голытьбу.И напрасно его принималиЗа разбойника на дубу!

Соловей распевал при Гитлере.Мы тогда понимали, что онОбодряет Россию: враги твоиУберутся когда-нибудь вон!

Он от горя, что рыскают волки,В диких зарослях плакал навсхлип.Никогда его песни не молкли,Никогда его голос не хрип.

И теперь! Вы прислушайтесь ночью —Над собраньем ольховых тихоньБьет по песенному узорочьюИ бежит соловьиный огонь.

Он погаснуть, я знаю, не может,Он в России легенда легенд.На лопатки его не положитНикогда никакой конкурент!

* * *

Я не думал печалиться,Когда не давали печататься!

Я вставал, открывал сеновал,Шел к реке с полотенцем мохнатымИ подсвистывал и подпевалВ тон питомцам пернатым.

Грабли брал, шел в луга,Где колхозницы пели.— Я теперь ваш слуга!— Докажи нам на деле!

Ах, как сено шумело на вилахУ проворных девиц!Сколько было там милых,Удивительных лиц!

Ну, какие права моиБыли тогда?Повторяли слова моиЛюди труда.

Почему повторяли,Не знаю и сам.Я слова говорил,Я слова не писал.

Жил я устно,Жил не печатно,Жил не грустно,Жил не печально.

Цвел мой стих на устах,Шел по кругу вприсядку,Жил в живых голосахПод гармошку-трехрядку.

Ко мне за песнями шлиДеревенские Дуни.Где-то ждал меня шрифт,Я о нем и не думал.

Что мне сборник стихов,Что мне критиков мненье,Если девушки до петуховРаспевали мои сочиненья!

Муравей

Без муравья вселенная пуста!Я в этом убежден, товарищи.Он смотрит на меня с кустаИ шевелит усами понимающе.

Вся голова его — огромный глаз.Он видит все, что мы, и даже более.Я говорю: — Здорово, верхолаз! —Он промолчал. Но мы друг друга поняли.

Я говорю: — Привет лесовику!Не слишком ли ты много грузишь на спину!А муравей молчит. Он на своем векуИ тяжелей поклажу таскивал.

Я говорю: — Прощай! — А он спешитПо дереву, бегущему на конус.Поднимется к вершине и решит,Что делать дальше. Бог ему на помощь!

И я пойду. И у меня дела.Ты знаешь, муравей, мой друг хороший,Природа и меня ведь создала,Что б я всю жизнь спешил с веселой ношей.

* * *

Революция у нас в крови,Как железо в яблоке антоновском.Ну-ка, подойди, останови,Обожжешься враз об это солнышко.

Революция — закон, металл,Спаянный с живой людской ладонью,Для нее любое беззаконьеГибельно, — и Ленин это знал.

Весь я, революция, с тобой,Я матрос, а ты моя эскадра,Ты мой пост, а я твой часовой,Чтоб к тебе враги не лезли нагло.

Ты прекрасна! Я тебе не льщу,Я в тебя влюблен, как лебедь в Леду.Ты дала мне крылья — я лечуС верою в твою-мою победу!

* * *

Готовясь ночью к новоселью,Сама сезонница-зимаСвоей размашистой метельюВоздвигла чудо-терема.

И чьи влиятельные визыЕй разрешили в этот раз —Великолепные карнизы,Балконы, двери — первый класс?!

Белы поля, леса, дороги,Все забрала зима в свой плен.Как жалко, что медведь в берлогеНе видит этих перемен.

А заяц… похитрее житель,Хотя природой он не смел,Но захватил себе обитель,Какой сам Пришвин не имел!

* * *

Старится лес. Он какой-то порожний.Меньше и меньше поклонники чтут.Птицы в нем селятся все осторожней,Как-то грибы неохотно растут.

Было: гудела февральская вьюга,Было: хлестали и град, и гроза.Не подводили деревья друг друга,Горю бесстрашно глядели в глаза.

Нынче не то. Даже слабый ветришкоВалит под корень бывалых бойцов.Так что и лес, простоявши лет триста,Тоже сдается в конце-то концов!

Все полегает, что некогда всталоИ поднялось над родною землей.Ель на рассвете сегодня упала,Прямо в болотину головой.

На землю хвойные лапы сложилаИ простонала чуть слышно: — Народ!Вот и конец! Я свое отслужила,Лес молодой, выходи наперед!

Дура