Анатомия любви - Дана Шварц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут Джек улыбнулся Хейзел, отчего теплая волна затопила ее от груди до кончиков пальцев.
Хейзел поправила очки и вытащила записную книжку с полки. Затем облизнула кончик пера.
– Ну, Дженет, и в чем же у нас проблема?
Дженет облизнула тонкие, пересохшие губы и вцепилась в юбку.
– У меня не идут крови. Уже целую вечность. В первый месяц я решила, что просто напутала с днями, но потом прошло два месяца, а теперь уже и три. А еще появились эти жуткие боли в желудке, у меня таких никогда прежде не было. Такие сильные, что я и на работе не могла удержаться от стона, и миссис Поффрой пришлось отправить посудницу отвести меня в кровать.
Хейзел спросила, тщательно подбирая слова.
– И… ты уверена, что не…
– Я не в тягости, – отрезала Дженет. – Клянусь. Я и с мужчиной-то еще ни разу не была. Подкатывал кое-кто, когда я еще жила в Мясницком переулке, но я знала, как с такими справиться, если полезут. Хоть Джека спросите, он вам скажет. Так что, если не придумали еще способ девушке забеременеть, не раздвигая ноги перед мужчиной, говорю вам, никакого ребенка нет.
– Можно? – спросила Хейзел, указывая на живот Дженет. Та кивнула, и Хейзел прощупала его рукой. Дженет была худенькой, и живот у нее был плоским, без выпуклости и без натянутой кожи, типичной для беременности. От прикосновения Хейзел Дженет поморщилась. – Больно? – спросила Хейзел.
Дженет кивнула.
– Мне как-то странный сон приснился, – сказала вдруг Дженет. – Как раз перед тем, как начались боли. Я тогда его в первый раз увидела, а теперь вижу почти каждую ночь.
– Что за сон? – спросила Хейзел.
– Будто я лежу под какой-то вуалью. Почти как у невесты, наверное, но точно не скажу, что за вуаль. Ну, в общем, я под ней, в большой комнате, вокруг меня незнакомцы, а потом один из них подходит ближе, и у него голова, как у чудовища. И он поднимает надо мной нож. И у него один глаз. Один громадный, жуткий глаз, прямо в середине лица. А потом, когда я пытаюсь понять, что он будет делать с этим большим ножом, я просыпаюсь на собственной койке, в комнате прислуги.
Один глаз. Может ли такое быть, что она каким-то образом столкнулась с доктором Стрейном? Что это он навредил ей?
– Дженет, а когда ты попала в больницу для бедных? И из-за чего?
Дженет нахмурила брови.
– По-моему, лет в семь. Вырезали аппендицит.
– А доктор, который тебя оперировал в той больнице, когда ты была ребенком… Возможно, его звали Стрейн? У него был один глаз и черная шелковая повязка на втором?
Дженет покачала головой.
– Нет. Какой-то ужасный доктор-француз. Не помню, как его звали, но повязки у него не было.
– Не возражаешь, если я осмотрю твой живот? – спросила Хейзел. – С поднятой сорочкой? Джек, не мог бы ты подождать снаружи?
Джек легко козырнул, перед тем как выйти из лаборатории.
– Буду снаружи, если понадоблюсь вам.
– Ой, да не дождешься, кобель! – заявила Дженет, а затем подняла сорочку, открыв бледные ноги и еще более бледный живот. На коленях у нее обнаружились несколько синяков, а ниже пупка начинался воспаленный шрам, дюйма четыре в длину, сочащийся зеленым гноем.
– Дженет, – позвала Хейзел, – а этот шрам, откуда он?
– Я ж говорила. Аппендикс в детстве вырезали.
Шрам был зашит ровными стежками, но воспалился, покраснел и сочился гноем.
– Так этот шрам не новый? У тебя он уже был?
– Почти столько, сколько себя помню, – сказала Дженет.
– Что ж, новый или старый, но этот шрам воспалился. Нужно его очистить и как следует перебинтовать, чтобы он снова зажил.
– Так в этом вся беда, что ли? – спросила Дженет, прикрываясь. – Все это время болел он? Мой шрам?
– Я не знаю, только ли в нем проблема, – сказала Хейзел. – Я бы не стала утверждать, что это воспаление стало причиной отсутствия у тебя ежемесячных кровотечений. Но с воспалением, по крайней мере, мы можем разобраться прямо сейчас.
Хейзел аккуратно промыла шрам водой с мылом и промокнула хлопковым тампоном, вымоченным в спирте. Дженет стиснула зубы, чтобы не закричать.
– Прости, – сказала Хейзел. – Я знаю, что жжет.
Когда шрам был очищен, Хейзел сделала примочку из меда, куркумы и молотых цветов гамамелиса и перевязала его. Затем дала Дженет стопку чистых льняных бинтов.
– Меняй повязку каждый день, – сказала она, и Дженетт кивнула.
– И если за неделю лучше не станет, скажи Джеку, чтобы снова привел тебя ко мне.
Одевшись полностью, Дженет со смущенным видом сунула руку в карман передника.
– Денег у меня немного, но чтобы отплатить за то, что вы сделали…
Хейзел отмахнулась от ее руки.
– О боже, я об этом и не думала. Не глупи, пожалуйста. Я ведь пока только студент. И сказать по правде, рада возможности потренироваться на живом объекте.
Дженет вытащила руку из кармана, благодарно глядя на Хейзел.
– Джек! – позвала Хейзел. – Можешь возвращаться.
Джек вошел, прикрыв глаза руками. Хейзел опустила его руки вниз.
– Эй, ты ее вылечишь? Приведешь в порядок?
– Не могу обещать, но начало положено, – ответила Хейзел. – И еще, Джек, если вдруг кому-то из твоих друзей или знакомых понадобится, э-эм, осмотр… Ты знаешь, я пока еще не врач, но основы знаю и смею надеяться, что Хоторнден-касл – местечко поприятнее больницы для бедных.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Джек.
– Ну, у нас не меньше дюжины свободных комнат. Поскольку отец с матерью уехали, а с ними и большинство слуг… в главном холле хватит места, чтобы поставить койки и матрасы для тех, кому нужен покой. Еды у нас более чем достаточно. Господь свидетель, кухарка так и не привыкла готовить только троим – мне, Йоне и Чарльзу.
– А что насчет тех, кто болен, – тут Джек понизил голос, – лихорадкой?
– Приводи их, – сказала Хейзел, надеясь, что хотя бы в голосе слышится храбрость, которой ей так отчаянно не хватало. – Те, кто, по нашим подозрениям, могут оказаться заразными, отправятся в солярий.
Дженет вскинула голову.
– Я знаю парня, которого пару недель назад сбил экипаж. Нога сломалась, да так и не срослась правильно. Сама видела кость, торчащую наружу.
– Приводи его сюда, – повторила Хейзел. – Пусть Хоторнден-касл пока побудет учебной больницей.
У Хейзел не было нехватки в пациентах: неимущие мужчины, женщины и дети отчаянно нуждались в медицинской помощи, ради которой не приходилось тонуть в зловонной клоаке больниц для бедных, где доктора носили фартуки, залитые кровью, а больные лежали по трое на койке.
Дюжина людей
