Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера - Генрих Гофман

Этим двоим не понадобилось второго приглашения, и через несколько минут они уже знакомились со Штефгеном. Вскоре они ударили по рукам. Отныне Штефген обязался работать только для двух своих новых друзей.

Неожиданный поворот судьбы придал Штефгену новую смелость. Его техника настолько выросла и в конечном итоге приобрела ту гладкость, которая является отличительной чертой Шпицвега, что даже художественные эксперты не могли отличить его работы от полотен Шпицвега.

Два мошенника тоже не пострадали от сделки. Они продавали картины примерно по десять тысяч марок за штуку, а Штефгену платили двадцать или тридцать!

Итак, к этому Штефгену я и отправился вместе с адвокатом и картиной под мышкой.

Когда мы вошли в «студию» – комнатушку, которая служила ему и мастерской, и гостиной, и кухней в одном лице, – художник сидел у единственного окна. Его больная жена, со впалыми щеками, мучимая сильным кашлем, лежала на диване, покрытом клеенкой. Даже два антикварных предмета мебели не могли скрыть чрезвычайную бедность обстановки.

Я доброжелательно объяснил ему цель нашего прихода.

– Герр Штефген, – сказал я, – мы принесли картину и хотим знать, не вы ли ее написали. Как вам уже сказал защитник в суде, если какая-то картина написана вами, вы можете заявить об этом открыто, не боясь последствий. Прошу вас осмотреть эту картину очень внимательно; не торопитесь, но, когда будете готовы ответить, пусть это будет окончательный ответ.

Штефген долго рассматривал картину. Наконец он решил.

– Да, – сказал он, – определенно эту картину написал я.

Для адвоката дело о картине «Мысль свободна от пошлины» на этом закончилось.

Чтобы хоть ненадолго помочь семье художника остаться на плаву и дать им возможность удовлетворить хотя бы самые насущные нужды, мы с адвокатом заказали ему картины по триста марок и дали по сто марок авансом. Но своих картин мы так и не получили.

Дело было закрыто, мошенники понесли суровое наказание в виде тюремного заключения. Общественный прокурор отправил картину мне, так как личность рейхсканцлера нельзя было вмешивать в судебное разбирательство, и много лет она провисела, никем не замеченная, в углу моего кабинета.

В мае 1945 года, когда все мое имущество и собрание картин конфисковали американцы, эта копия картины «Мысль свободна от пошлин» вместе с остальными очутилась на сборном пункте – складе всех конфискованных произведений искусства. Многие сотни картин были украдены из хранилищ сборного пункта, среди них и спорный Шпицвег, который оттуда отправился в Швейцарию и был куплен богатым промышленником за приличную сумму в твердых швейцарских франках.

Потом американцы увидели в этой картине сенсацию; они искали ее повсюду и наконец отследили до нового швейцарского владельца. Они потребовали вернуть полотно на том основании, что оно было украдено, но успеха не добились.

– Я гражданин Швейцарии, и я заплатил за картину значительную сумму, – не сдавался швейцарец, – мне и в страшном сне не приснится, что я кому-то ее отдам – ни вам, ни кому другому!

Американцы выложили свой последний козырь.

– Картина поддельная! – сказали ему.

На что получили лаконичный ответ:

– Мне наплевать, подделка это или нет. Она интересна мне тем, что когда-то принадлежала Гитлеру!

Однажды Геббельс пришел к Гитлеру, и доктор заметил среди картин одно полотно кисти Левита, которое, как сказал ему Гитлер, подарил ему я.

Геббельс очень внимательно рассмотрел картину.

– Великолепное произведение, мой фюрер, – сказал он, бросив злобный взгляд в мою сторону. – И неудивительно, ведь Левит, конечно, один из самых талантливых еврейских художников!

– Именно! – сказал Гитлер, смеясь. – Поэтому я его и повесил!

Больше всего Гитлер любил дарить на дни рождения, юбилеи и другие торжественные даты ближайшим соратникам и ведущим функционерам партии, правительства и вооруженных сил ценные картины. Из своей весьма обширной коллекции он выбирал работу, которая по сюжету каким-то образом подходила к характеру, привычкам и профессии получателя.

Дорпмюллер, тогдашний министр транспорта и связи, получил на свой семидесятилетний юбилей пейзаж Шпицвега с железной дорогой; Онезорге, министр почты, «Старую почтовую карету» Пауля Хея. Адмиралу Редеру Гитлер подарил «Битву на море» Виллема ван де Вельде; Герингу, страстному охотнику, «Сокольничего» венского художника Ганса Макарта. Доктор Лей получил в награду «Бражничающего монаха» Грюцнера, а для Геббельса в качестве свадебного подарка Гитлер выбрал «Вечный медовый месяц» Шпицвега.

Гитлер проводил четкую границу между теми картинами, которые приобретал в частном порядке в основном у мюнхенских и берлинских торговцев живописью или на аукционах, и теми, которые были конфискованы в ходе кампании по «охране» принадлежавших евреям предметов искусства, проводимой Розенбергом и его подручными. Последние он отказывался принимать в свою частную коллекцию.

Альфред Розенберг, у которого была штаб-квартира в Париже, посчитал, что доставит Гитлеру огромное удовольствие, презентовав ему два чрезвычайно ценных произведения; одно из них – знаменитый «Астроном» Вермера из галереи Ротшильда, а другой – не менее известная «Мадам Помпадур» Буше из собрания Лувра.

Каждый раз, когда Гитлер приезжал в Мюнхен из Берлина или из ставки, первым делом он посещал «Фюрербау», чтобы осмотреть картины, которые недавно приобрел или которые предложили ему продавцы. В один такой визит дворецкий передал ему две картины, присланные Розенбергом. Гитлер, прекрасно понимая, что им нет цены, был, однако же, чрезвычайно недоволен. Сделав презрительный жест, он повернулся к растерянному дворецкому.

– Скажите Розенбергу, – сухо сказал он, – что я не привык получать подобные подарки. Эти картины должны находиться в галерее, и судьба их будет решена, когда окончится война!

Гитлер считал, что искусство должно занимать исключительное место в жизни Третьего рейха. Живущим художникам нужно дать все возможности для развития таланта – разумеется, тем из них, кто разделяет здоровые и признанные академические принципы. Но он так же твердо был намерен вести беспощадную войну с дегенератами. Однако Геббельс, которому Гитлер доверил управлять Имперской палатой изобразительного искусства, старался сделать искусство прислужницей своей политической деятельности.

Он дал указание президенту академии Адольфу Циглеру изъять из всех немецких галерей все картины, неприемлемые для национал-социалистического режима, и собирался их сжечь!

Когда я услышал об этой безумной идее, то тут же бросился в рейхсканцелярию.