Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера - Генрих Гофман

Ева категорически не допускалась ни на какие официальные приемы, ни государственного, ни международного уровня. Даже если в ближнем кругу Гитлера присутствовал какой-нибудь генерал или высокопоставленный чиновник, она не выходила к гостям и не садилась с нами за стол. Она никогда не сопровождала Гитлера в поездках и не приезжала к нему ни в одну из его ставок, но оставалась в его мюнхенском доме на Принцрегентштрассе, где Гитлер виделся с ней, когда представлялся случай, или приезжала в Бергхоф, когда Гитлер перебирался в Берхтесгаден. Она появлялась перед посторонними только в Бергхофе, где у нее были роскошные апартаменты, исключительно в компании Гитлера, его адъютантов и личного окружения, как будто была его родственницей.

Конечно, в какой-то момент до наступления краха Ева стала его любовницей, но когда именно, неизвестно ни мне, ни, я думаю, кому-то еще. Ни разу я не замечал каких-то перемен в его отношении к ней, которые могли бы указывать на то, что их связь стала более близкой. И я помню то глубокое изумление, которое охватило всех нас, его ближайших друзей, когда незадолго до своей гибели он объявил о намерении жениться.

Трудно сказать, действительно ли Ева любила его. Это была заурядная, миловидная продавщица со всем присущим ей легкомыслием и суетностью. Безусловно, ей несказанно льстило внимание и комплименты, которыми одаривал ее набирающий силу властитель.

В фантазиях, свойственных ее романтическому воображению, она, как мне кажется, видела себя в роли, решительно ей не свойственной: в роли будущей роковой женщины, некой современной мадам Помпадур, «богини из машины», закулисно влияющей на судьбы и участи народов рука об руку с Человеком, Который Ее Любит. Что может быть дальше от реального положения дел! Подобно тому как другие мужчины, закончив дневной труд, надевают домашние тапочки и садятся у камина с книгой и трубкой, так Гитлер в часы досуга прибегал к обществу привлекательных молодых женщин – и я намеренно подчеркиваю множественное число, именно женщин, а не женщины.

Позднее, под влиянием грандиознейших событий, среди которых проходила ее жизнь, пока военные годы шли к своему мрачному концу, Ева умственно развивалась, становилась зрелой женщиной, и своим последним поступком, когда она решила до самого конца оставаться рядом со своим покровителем, Ева поднялась на такую высоту, которая с лихвой искупает всю тщету и легкомыслие прежних лет.

Долгое время весь мир интересовался дружбой Гитлера с фрау Винифред Вагнер. Он познакомился с ней еще в 1922 году, и искренность его чувств в основном отражала его глубокое почтение к Рихарду Вагнеру и его музыке. Гитлер интересовался не одной фрау Винифред, а всей семьей Вагнера и байройтским «Храмом искусства», которому оказывал щедрую поддержку. Эти счастливые отношения ничуть не испортились, когда Фриделинд, старшая дочь Вагнеров, уехала в Англию и там критически отзывалась о том, с каким восхищением ее мать относилась к фюреру.

Несколько лет подряд он посещал Байройтский фестиваль и своим присутствием показал пример для всей партийной плеяды и дипломатической элиты.

На фестивале 1932 года, к большому неудовольствию Евы Браун, на сцену вышла женщина, к которой Гитлер проявил особый интерес, – Юнити Валькирия Митфорд, дочь лорда Ридздейла.

Финансово независимая Юнити Митфорд вела жизнь путешественницы и с большим энтузиазмом относилась к Гитлеру и его идеям. В Мюнхене она вращалась в одном кругу с семействами Брукман и Ганфштенгль и особенно подружилась с женой Путци Ганфштенгля, американкой по рождению. Гитлер восторгался Митфорд как олицетворением идеала германской женщины, что вызывало со стороны Евы Браун множество колких замечаний, которые старательно запоминались и дословно передавались Гитлеру.

Когда Юнити Митфорд лично познакомилась с Гитлером, то ее горячее, но до тех пор безличное и теоретическое восхищение его идеями и разумом, породившим эти идеи, быстро превратилось в страстную и ревностную преданность самому человеку и всему тому, что он пропагандировал. В машине, украшенной британским флагом и свастикой, она объехала всю Европу, везде выступая в защиту объекта своего поклонения и агитируя за его идеи.

Гитлер безмерно восхищался ею как воплощением своего идеала женственности, но еще более отчетливо сознавал ценность ее слепой преданности ему с точки зрения пропаганды. Когда Юнити приезжала в Германию, а это случалось не раз, она часто бывала в окружении Гитлера в «Остерии», швабском винном погребке, иногда вместе со своей сестрой, которая впоследствии вышла замуж за Мозли, вождя британских фашистов.

Разговаривая с Юнити и ее сестрой, Гитлер всегда подчеркивал свою безответную любовь к Великобритании. И все намеки и реплики подобного рода, которые он отпускал как бы невзначай, часто в легкой разговорной манере, имели одну цель: сделать так, чтобы они обязательно дошли до нужного места через этот канал. Все это вызывало множество предположений в политических сферах.

Я часто встречался с Юнити Митфорд на разных мероприятиях и в разных обстоятельствах: в Байройте, Нюрнберге и прочих местах. Это была эксцентричная женщина – эксцентричная почти до истерии. С большой личной преданностью Гитлеру в ней соединялась еще более страстная и огромная преданность своему заветному желанию: всеми фибрами души она мечтала увидеть, как Великобритания и Германия объединяются в тесный союз. Она часто говорила мне, что мечтает о непоколебимом и непобедимом союзе между Королевой морей и Господином земли. По ее глубокому убеждению, ее родина в сотрудничестве с родиной ее героя могли достичь мирового господства, столь могущественного, что никто не мог бы ему противостоять, и одновременно столь справедливого и великодушного, что все встретили бы его с радостью. «Лишь нескольким женщинам, – говорила она, – была дарована великая возможность трудиться ради великого дела». И ради этой идеи она была готова отдать себя целиком и, если понадобится, без колебаний пожертвовать жизнью.

Она понимала, что Гитлер восхищается ею с чисто эстетической точки зрения и его интерес к ней имеет сильный привкус политического эгоизма и целесообразности, но, жертвуя своими чисто личными женскими желаниями, она платила очень малую цену по сравнению с важностью поставленного на карту дела.

Возможно, она вдобавок лелеяла тайную надежду, может быть, даже не признаваясь самой себе, что, когда великий союз, которого она желала всем сердцем, будет достигнут и впереди появится перспектива мирного, утопического господства, за ним последует другой, более интимный союз, в котором она найдет свое личное счастье.