Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера - Генрих Гофман

Ни одну женщину в наше время не окружает столько сенсаций, сколько любовницу и позднее жену Гитлера Еву Браун. Лишь несколько человек знали о ее существовании, но и они хранили молчание.

Быть может, мы с женой лучше кого-либо другого изнутри знали историю Гитлера и Евы Браун. Позвольте мне сразу же заметить, что тех, кто возьмется за эту главу, страстно предвкушая сенсационную и блестящую любовную историю, ждет сильное разочарование. Гитлер в личной жизни был скромен и очень застенчив, и, насколько мы знали или замечали, никакой любовной истории вообще не существовало. Средняя из трех дочерей преподавателя ремесленного училища Фрица Брауна, Ева получила образование в женском католическом институте в Зимбахе, городе на берегу Инна напротив Браунау, где родился Гитлер. Закончив коммерческий курс, в 1930 году она стала работать продавщицей при моей фотостудии и, несмотря на свои девятнадцать лет, сохраняла некоторую детскую наивность.

Все ее мысли были заняты своей стройной, изящной фигурой. Ее голубые глаза и круглое лицо в обрамлении темно-русых волос позволяли назвать ее хорошенькой – этакая безличная миловидность, будто сошедшая с коробки шоколадных конфет. Она обожала рассказывать всем моим работникам, что почти всю свою одежду шила сама, и ее платья были и со вкусом придуманы, и умело сшиты, а о губной помаде и лаке для ногтей она в то время и не мечтала.

Она проявляла некоторый интерес к музыке и предпочитала песенки в дансинге. Лишь позднее она стала немного интересоваться театром, но больше кинематографом.

За исключением нескольких небольших перерывов, Ева Браун проработала у меня до 1945 года. Начиная с 1943-го, когда все женщины трудились для фронта, она вернулась ко мне по просьбе Гитлера и работала в моей художественной типографии.

Ее младшая сестра Гретель, гораздо более утонченная девушка, тоже работала у меня. В 1944 году она вышла замуж за адъютанта Гиммлера Германа Фегелейна, который после падения Германии был расстрелян по приказу Мартина Бормана как изменник.

Гитлер знал всех моих работников, именно в моем ателье он впервые познакомился с Евой Браун, с которой иногда перебрасывался парой слов в самой обычной, ничего не значащей манере. Порой он немного выходил из своей раковины и делал ей комплименты. Ни я сам, ни мои работники не замечали, чтобы он уделял ей какое-то особое внимание. Но не Ева. Она сказала всем своим подружкам, что Гитлер в нее влюбился и что она добьется, чтобы он на ней женился.

Гитлер, со своей стороны, и не подозревал о том, что творится в голове у Евы, и, разумеется, ни в малейшей степени не собирался связывать себя какими-то отношениями с нею ни тогда, ни позже. Для него она была просто привлекательной девушкой, рядом с которой, несмотря на ее легкомысленные взгляды – или благодаря им, – он мог успокоиться и отдохнуть, в чем так нуждался.

Часто, когда он собирался зайти к нам на часок, он как бы невзначай говорил: «Попросите зайти эту вашу Еву Браун, она меня забавляет». Бывало, что он вставал и говорил: «Пожалуй, загляну к Еве на полчаса; позвоните ей, друг мой, спросите, можно ли мне зайти». И очень часто мы все вместе, как он любил, ехали на пикник в один из красивых уголков, которыми изобилуют окрестности Мюнхена. Но никогда, ни словом, ни взглядом, ни жестом, он не показывал, что испытывает к ней какой-то более глубокий интерес.

Он часто дарил ей мелкие подарки, но это были цветы, шоколад, недорогие безделушки и пустяки, обычные проявления галантности, на которые он никогда не скупился. Однажды летом 1932 года она не явилась на работу. Я не волновался насчет этого, но где-то около полудня пришел мой шурин доктор Плате, и вид у него был очень серьезный.

– Плохие новости, – сказал он. – Прошлой ночью мне позвонила Ева. Она говорила тихо и с большим трудом и, очевидно, испытывая сильную боль. Она стреляла себе в сердце из пистолета. Она сказала, что чувствовала себя такой одинокой, потому что Гитлер пренебрегает ею, и хотела покончить с этим.

Шурин тут же вернулся в больницу. Чуть позже пришел Гитлер, и я рассказал ему о случившемся.

– Этот врач умеет держать язык за зубами? – первым делом спросил он, и я сказал ему, что он может положиться на скромность Плате.

Гитлер настаивал на том, что ему нужно переговорить с моим шурином, и из его слов я понял, что он получил прощальное письмо от Евы. В тот день они с Плате встретились у меня в доме.

– Доктор, прошу вас сказать правду. Вы не думаете, что фрейлейн Браун стрелялась только для того, чтобы покрасоваться в качестве пациентки и привлечь к себе мое внимание?

Мой шурин покачал головой.

– Выстрел был направлен прямо в сердце, – сказал он и сделал еще несколько замечаний, по которым было ясно, что он считает выстрел настоящей попыткой самоубийства.

Когда мой шурин ушел, Гитлер стал ходить взад-вперед по комнате. Вдруг он остановился и посмотрел на меня.

– Вы слышали, Гофман, – сказал он взволнованно. – Девочка сделала это из любви ко мне. Но я не давал ей никаких оснований для такого поступка.

Он повернулся и продолжил мерить шагами комнату.

– Очевидно, – продолжал он, больше обращаясь к самому себе, чем ко мне, – теперь мне придется за ней присматривать.

– По-моему, вы ничего не обязаны, – возразил я. – Никто не упрекнет вас за то, что натворила Ева.

– По-вашему, в это кто-то поверит? А во-вторых, кто поручится, что подобное не повторится?

Я не смог ему ответить.

– Если я возьму на себя обязательство присматривать за ней, – сказал он, – это не значит, что я на ней женюсь. Вам прекрасно известно мое мнение. Мне нравится в Еве то, что она не лезет в политику, как какой-нибудь «синий чулок». Ненавижу женщин, которые суются в политику. У государственного деятеля должна быть тихая и скромная подруга.

Таким образом Ева Браун добилась своего и стала подругой Гитлера.

Но и при всем при том между ними пока не было любовной связи в общепринятом смысле этого слова. Ева переехала к нему в дом, стала постоянной его спутницей в часы досуга, и, насколько мне известно, этим их отношения и ограничились. На самом деле я могу лишь еще раз уподобить Гитлера страстному коллекционеру, предпочитающему в одиночестве любоваться на свое последнее драгоценное приобретение. Более удачного сравнения мне в голову не приходит.

Ева категорически не допускалась ни на какие официальные приемы, ни государственного, ни международного уровня. Даже если в ближнем кругу Гитлера присутствовал какой-нибудь генерал или высокопоставленный чиновник, она не выходила к гостям и не садилась с нами за стол. Она никогда не сопровождала Гитлера в поездках и не приезжала к нему ни в одну из его ставок, но оставалась в его мюнхенском доме на Принцрегентштрассе, где Гитлер виделся с ней, когда представлялся случай, или приезжала в Бергхоф, когда Гитлер перебирался в Берхтесгаден. Она появлялась перед посторонними только в Бергхофе, где у нее были роскошные апартаменты, исключительно в компании Гитлера, его адъютантов и личного окружения, как будто была его родственницей.