Душа Бога. Том 2 - Ник Перумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы помним, — перебил Вран. — Мы сделали тогда всё, чтобы сущее оказалось бы в надёжных руках.
— Но этого было недостаточно, — добавил Орёл. — Творец воспроизводит сам себя, это есть ultima ratio его бытия и деяний. Что бы ни случилось, полагает он, сущее должно закончить существование, породив дремлющую монаду, дрейфующую по волнам Хаоса — с тем, чтобы в оный день Творец бы вновь пробудился и повторил весь цикл с самого начала. Для этого он, Творец, и создал столько механизмов, предпосылок, предрасположений к тому, чтобы план его исполнился, несмотря ни на какие попытки ему помешать.
— Тогда, — Хаген поднялся, — давайте кончать. Если я не могу отсюда вырваться, то…
— Ты можешь попытаться. Идём, тан Хаген, фигура сейчас начнёт работать, а у нас ещё остались ненанесёнными последние штрихи. — Вран расправил крылья. — Но дорогу мы тебе сократим. Прощай, тан. Даже я, Дух Познания, не могу сказать, увидимся ли мы ещё.
— Никто не ведает своей судьбы, даже боги, — сумрачно ответил тан.
— Но Рагнарёк приходит всё равно, — обронил Демогоргон. — Не в том виде и не так, как видели пророки, но приходит. Мы сейчас именно внутри последней битвы, тан. Мы с братом постарались, чтобы ни единая капля силы не пропала бы даром. Всё пойдёт в дело, не сомневайся.
— Укажите дорогу. — Хаген не хотел больше ни о чём говорить. Рагнарёк так Рагнарёк. Старый Хрофт, помнится, мастерки умел исполнять саги, посвящённые Битве Битв, где падут все, и правые, и виноватые, «волки поглотят луну и солнце, расколется небесный свод, а земля опустится в мировое море». Если он уже ничем не поможет ни Учителю, ни Сильвии, что ж, осталось лишь встретить последний час так, чтобы о нём слагали бы песни — даже если не останется никого, кто бы мог слагать.
— Ступай прямо, — сказали за его спиной два голоса. — Ступай и придёшь. Не оборачивайся, здесь сейчас будет огонь.
— Прощайте, — сухо сказал Хаген. Поудобнее перехватил Голубой Меч и шагнул — прямо, как было сказано. Хотя ещё вопрос, где в этом сером мареве истинное «прямо».
Туман сгустился и вновь рассеялся, тени высоких стволов поднялись по сторонам, мгла уползала бесчисленными призраками змей.
Лес. Могучий, мрачный, исполненный силы. Железный Лес, где обитала, если вспомнить саги, великанша Лаувейя, мать Локи, бабка Хель, Фенрира и Йормунганда.
Овраг, трава и папоротники вытоптаны, земля взрыта. Здесь совсем недавно была битва. На дне глубокого оврага валяется явно рухнувшее сверху бревно, когда-то служившее, наверное, мостом через него. В одном месте земля почернела, дымится, пахнет отвратительно — словно магическим огнём выжигали забитые тухлятиной склады.
А на самом краю обрыва застыл лицом вниз Старый Хрофт.
Безоружный.
Рядом с ним — тело огромного волка, раза в три крупнее обычного зверя, но на него Хаген даже не посмотрел.
Бросился к Хрофту, ухватился за плечи, перевернул тяжёлое тело.
Грудь Древнего Бога разворочена, пробита, словно стенобойным тараном. Чёрная кровь запеклась, застыла. Широко раскрыты незрячие глаза.
Мёртв; да и волк рядом с ним — с разбитой головой.
То самое пророчество о дне Рагнарёка, когда Великий Волк сразит Отца Дружин и сам будет убит, похоже, исполнилось.
Но зачем здесь он, Хаген?.. Исполнить никому уже не нужные погребальные обряды?
Нет, оспорил он себя. Обряды на то и обряды, чтобы исполняться. Просто потому, что они — обряды, и ты не задаешь лишних вопросов.
— Вы славно бились, — негромко сказал он, обращаясь к Старому Хрофту и его противнику. — Это хорошая смерть. Вы были достойны друг друга. Вы не уронили чести.
И он взялся за работу.
Не так-то просто валить деревья боевым мечом, будь это обычный меч — и вовсе б ничего не вышло. Но голубой клинок сносил сысканный сухостой под корень с одного взмаха, счищал ветки, разрубал на подходящего размера бревна, из которых Хаген, не жалея сил, строил погребальный костёр. Торопиться некуда, время тут идёт (или стоит) по собственным законам.
…Втащить тело Старого Хрофта на костёр было нелегко даже для Хагена. Волка-исполина и вовсе пришлось втягивать по сооружённому примёту. Тан отошёл, утёр пот. Костры сложены по всем правилам — высокие, бревна лежат не бесформенной грудой, но в строгом порядке, где надо — продухи, где надо — хворост.
Тела и волка, и Хрофта были, как ни странно, ещё теплы, не застыли, поэтому Хаген аккуратно сложил руки и лапы, поискав вокруг, нашёл прямую упругую жердь, заострил один конец, аккуратно обжёг. Будет Древнему оружие, пусть и неказистое, и совсем не магическое, да зато от души. Волку Хаген пригладил взъерошенный мех, как смог, прикрыл страшную рану на голове.
Враги в жизни частенько становятся друзьями за её гранью. Скальды очень любили этот сюжет.
— Kveðja, guð Ódin. Kveðja, mikill Úlfur, Великий Волк.
Движение руки — и забушевало пламя. Рванулись огненные языки, затрещало сухое дерево. Хаген вонзил в землю остриё Голубого Меча, положил обе руки на оголовок.
— Прощайте, — повторил.
Дым над сгорающими телами быстро поднимался в небеса, уносимый сильным ветром. И ясно, что пламя поглощало не просто мёртвую плоть — не ощущалось никакого запаха.
— Прощайте. Не ведаю, куда вы уходите, но скоро все мы там будем.
Над полыхающими кострами поднялись одна за другой две призрачные фигуры — волк и Древний Бог поплыли над землёй, замерли перед Хагеном.
Старый Хрофт положил бесплотную руку на загривок волка.
— Прощай, тан Хаген, и спасибо тебе.
— Прошай, тан, — повторил волк.
— Прощай, сын.
Хаген вздрогнул, как от удара.
— Сын?!
— Сын, — печально повторил Старый Хрофт.
— Но… как?! И почему ты…
— Судьба коварна, сын, — вздохнул призрак. — Часто правда открывается лишь за гранью гибели. Я отдал свою суть, свою искру Пламени Неуничтожимого — Орёл и Дракон забрали всё, без остатка. Зато увидел, как оно всё было и теперь могу говорить; Истинному Магу Хедину требовался ученик, но не просто ученик. Ученик из учеников, способный на невозможное. Мы встретились с… твоей матерью… случайно, и случайно же расстались. Тогда мы оба были довольны друг другом. О… последствиях не знал никто.
— Кроме Духа Познания, — выдохнул Хаген.
— Кроме него. Суть твоя была тщательно скрыта от всех; но теперь, глядя уже из-за грани, я могу сказать — если б не моё наследство, ты не прожил бы столько лет, сын. Я верил Хедину, утверждавшему, что это его чары
