Порнограф - Сергей Валяев

Такое впечатление, что её не было, этой ночи. Следовательно, и нет трупа, плюхнушего мешком с костями на капот машины. Авто обиженно взвыло охранительной сиреной — и вокруг него замелькали тени. Я не стал разбираться кому принадлежат эти тени… Живым или мертвым?..

Как призрачна граница между жизнью и смертью… между светом и тенью… Кажется, вот ты: наполнен жизненной энергий, ты весел и полифоничен, ты вечен в этом миру, и вдруг — плюм-ц. Или кирпич, или пуля, или слово. И все, бренная жизнь твоя, как освещенный океанский лайнер, удаляется от тебя, неудачника, бултыхающегося во мраке мироздания. Брр!

— Ты что, Ванечка? — прервала мои чудные видения Александра. — Гуляли ночью?

— Мать, — обиделся я, — на работе не пьем. Только в исключительных случаях.

— А поскольку вся наша жизнь — исключительный случай, — засмеялась моя спутница.

Пьешь — плохо, не пьешь — никто не верит, такая вот наша национальная заковыка. И что остается? Правильно — пить под подушкой, как это уже не раз наблюдалось в нашей многострадальной истории. И все будут довольны: и мировое сообщество, и ты сам, вершитель судеб человеческих.

Пока я рассуждал на темы отвлеченные, наше «Вольво», напичканное шпионским спецоборудованием, прибыло на стоянку Бизнес-центра. Над огромным монстровидным зданием восходило, скажем так, Солнце первичного накопления капитала: сновали бронированные автомобильчики, перевозящие холщовые мешки, набитые денежным мусором, телохранители старательно охраняли хозяев, выбирающихся из лимузинов, торопились в святилище золотого тельца клерки…

— Ограбить бы броневичок, — высказал я вслух мысль миллионов своих обнищавших соотечественников, — но без жертв.

— Так не бывает, Ванечка, — заметила Александра. — За все надо платить. Или собой, или другими.

— Какая ты умненькая-разумненькая, — и попытался чмокнуть девичью щеку.

— Мы на работе, Лопухин, — увернулась. — Займись, пожалуйста, делом.

Делать нечего — когда женщина употребляет волшебное словцо, то лучше выполнить её настоятельную просьбу. И я занялся хитропопой аппаратурой, способной вырвать из бетонных недр необходимую нам информацию. Такие времена: кто владеет информацией, тот владеет миром. Я натянул на уши наушники и сделал вид, что получаю усладу от симфонического оркестра под управлением товарища Гинзбурга. И что же? В наушниках — тишина, как в родовитом склепе глубокой ночью. Что за чертовщина? Почему нет связи с лавочниками, поклоняющимся глистному значку $?

Надо сказать, что с техникой у меня сложные отношения и поэтому, прежде чем пинать ногами устройство, напоминающее изнеженный механизм из страны Восходящего солнца, попытался найти с ним общий язык. Склонив голову, предпринял попытку обнаружить причину его, прошу прощения, пассивности. И очень неудачно — странная, как будто искрящаяся боль прожгла мой становой хребет, и последнее, что помню — это удивление: что с тобой, родной? И все — вселенская мга…

Если говорить красиво, то неизвестно сколько по времени мой телесный астероид плавал во всесветной топи небытия. Наконец я плюхнулся на грешную твердь и, видимо, от удара мои мозговые извилины снова принялись функционировать по старой программе, заложенной природой.

Ну и слава Богу, решил я, открывая глаза, если ты, Мудак Иваныч, ещё не угодил под сталепрокатный пресс и, если тебя не закатали в асфальт нового МКАД, то существует великолепный шанс начать жизнь с чистого листа.

Карликовое солнце тускнело под пористым небесным куполом; потом пришло понимание, что это бетонный потолок и под ним лампочка Ильича в двадцать пять ватт. Было впечатление, что через меня пропустили электрический разряд в шесть тысяч этих лампочек. И, как после выяснилось, я был абсолютно прав в своих горьких предположениях: без сомнений, человек хороший проводник, но необязательно при этом, господа, делать из него древесный уголь. Проявив редкую силу воли, я заставил непослушное тело подтянуться к стене. Она была приятно холодна. Уфф! Переведя дух, вспомнил об Александре. Проклятье! Где она и что с ней? Бесславие на мою лоховскую голову. Так лопухнуться? Полностью оправдываешь свою многозначительную фамилию, Ёхан Палыч! Что же делать? Не пора ли принимать решительные контрмеры? Осмотревшись, понял, что слишком горяч в желании победить врага на его территории. Потому что находился в бетонном мешке. Без окон, но с цельнометаллической дверью, способной выдержать прямое попадание кумулятивного снаряда. А что у меня? Лоб, конечно, тренированный, но не до такой степени надежности, как того хотелось.

Мои размышления о хлипкости человеческой плоти были прерваны скрежетом металлических запоров. Я обрадовался: ба, свобода встретит меня у входа! А вместо неё — две малопривлекательные персоны, по сравнению с которыми моему Йехуа можно было давать Нобелевскую премию за самостоятельное интеллектуальное развитие. Без лишних слов они подняли меня, не буду оригинальным, как пушинку, и переместили в пространстве. Что было совсем неплохо. Если бы мне хотели свернуть шею, то проблем у этаких горилл не возникло.

Судя по всему мое бездыханное тело переправили в небольшой спортивный комплекс, где удобно проводить соревнования по тяжелой атлетики и вышибать мозги из строптивых дурней. Боюсь, что состязания по подъему тяжести уже закончились. Остается второе. И все потому, что я за сладкие годы жизни на «гражданке» полностью утерял навыки выживания, кои приобрел во время армейских будней. Вот что значит жить в удовольствие: пить, курить и не предохраняться во время совокуплений с нашим опасным бытием. Имеем то, что имеем. Тупиковую ветвь развития цивилизации. Это я про себя, её яркого представителя. И двух питекантропов, сопящих за моей спиной и не подозревающих, как им повезло.

Меня учили убивать и этот навык, знаю, сохранен в моей генетической памяти, он в моей плоти и крови. Отцы-командиры хорошо знали свое дело. Есть специальные приемы умерщвления физического объекта, основанные на восточных единоборствах. А если к этому прибавить нашу лютую ненависть к врагу и азиатскую страсть к изуверствам, то выходит такая гремучая смесь боевого искусства современного бойца, что в сравнении с ним бессмертное учение Шаолинь — это ветхий завет в руках смиренного послушника.

Например, «кошачьим» движением руки я мог бы запустить пальцы в глазницы первого питекантропа и вырвать оттуда упругие глазные яблоки, а второго навсегда нейтрализовать ударом указательного в область слухового гнезда… Нет проблем. Вопрос в другом. Зачем? Не надо торопиться. Подожди и узнаешь истинного врага и его намерения. И тогда действуй.

Наконец наше путешествие по бетонным казематам закончилось. Меня завели в комнату, где раньше воспитывали олимпийские резервы: в шкафу и на полках стояли спортивные кубки, смахивающие на урны в колумбарии. На стене замечались вымпелы прошлого физкультурного признания. За окном бродили ультрамариновые сумерки. День, как говорится, прошел незаметно. Надеюсь, мои друзья, заметив потери в своих рядах, не начали обстреливать банковскую цитадель ракетными установками.

Я сел на стул, на который мне предупредительно указали. Бейсбольной битой. Радовало, что стул не был электрическим. Обыкновенный, скрипучий друг в четыре ножки, удобный для обороны и нападения. Потом наступили минуты томительного, как утверждают романисты-дантисты, ожидания. Я заскучал, чувствуя, что где-то там, в соседнем параллельном мире, плетутся нити хитрой интриги, где мне тоже отводят роль. Какую? Если слуги со словами «Кушать подано, господа» и блюдом, где в качестве яств тротиловые шашечки, то простите-простите…

На этом мое гордое уединение закончилось — появился тот, кто должен был явиться. По замыслу мелкотравчатого режиссера. Господин Фирсов собственной охранительной персоной. В летней сетчатой майке и тренировочных шароварах. Сев за стол, сочувственно улыбнулся мне, как тренер ученику, выпустившему штангу на головы требовательным судьям:

— Как дела, Иван Палыч?

— Ху… вые, Игорь Петрович, — признался. — Я вам что, лампочка Ильича, чтобы меня электричеством бить?

— Похоже на то.

— А почему, понимаешь?

— Потому, что мы сами не хотим быть лампочками, — и кинул на стол «жучки». — Вопросы имеются?

— Имеются, — сознался. — Вы хотите, чтобы я написал репортаж о ваших героических буднях?

Мой невинный вопрос вызвал приступ смеха у секьюрити. С чувством юмора у него было в порядке, что несколько обнадеживало. Меня. Отсмеявшись, телохранитель со стуком плюхнул на стол «Стечкин» и «Nikon», повторив: имеются ещё вопросы?

— Имеются, — снова признался я. — Где девушка?

— Она — девушка? — усмехнулся господин Фирсов и сделал неприличный жест рукой. — Прелестно-прелестно…