Старый английский барон - Клара Рив

— Этим людям, — сказал он, — я, с Божьего соизволения, обязан моим нынешним счастьем, они мои первые благодетели, они дали мне хлеб и кров в детстве, а эта добрая женщина в младенчестве вскормила меня своею грудью.

Молодая госпожа приняла их ласково, особенно Марджери. Эндрю упал на колени и с величайшим смирением просил у Эдмунда прощения за то, как обходился с ним в детстве.

— Я прощаю тебя от всего сердца, — произнес Эдмунд, — и оправдаю тебя в твоих же глазах: в твоем положении естественно было видеть во мне нахлебника, отнимающего лишний кусок у твоих детей. Ты спас мою жизнь, а потом поддерживал ее, давая мне, чем утолить голод и прикрыть наготу, мне же следовало самому содержать себя и помогать семье. К тому же твоя суровость была первым шагом на моем пути к возвышению: из-за нее меня заметило это благородное семейство. Всё, что ни случалось со мною с тех пор, становилось новой ступенью к нынешнему почету и счастью. Ни у кого не было столько благодетелей, как у меня, но и они, и я служили лишь орудиями Провидения в достижении Его целей. Так возблагодарим Бога за всё! Я делил с вами нищету, разделите же со мною мое богатство. Я пожалую вам хижину, в которой вы живете, и землю вокруг нее, кроме того, буду выплачивать вам по десять фунтов ежегодно до конца ваших дней. Ваших детей я отдам учиться ремеслам и помогу поставить их на ноги. Не думайте, что это подарок, я только возвращаю долг. А должен я вам столько, что никогда не смогу отплатить за это сполна, и поэтому, если только в моей власти еще чем-нибудь способствовать вашему счастью, — просите, и вам ни в чем не будет отказа.

Эндрю закрыл лицо руками.

— Мне этого не вынести! — воскликнул он. — Эх, что же за скотина я был — с подобным ребенком так скверно обращался! Никогда себе не прошу!

— Тебе придется, мой друг, ведь я прощаю тебя и благодарю за всё.

Эндрю отошел, а Марджери приблизилась к Эдмунду, взглянула ему в глаза, обвила руками его шею и зарыдала:

— Мой бесценный сын! Мое прелестное дитя! Благодарю Бога, что я дожила до этого дня! Я буду радоваться твоей счастливой судьбе и твоей щедрости к нам, но дозволь просить у тебя еще одной милости — приходить иногда сюда, чтобы видеть твое милое лицо и славить Господа за то, что Он удостоил меня вскормить тебя собственной грудью и вырастить на радость себе и всем, кто тебя знает!

Растроганный Эдмунд обнял ее и разрешил приходить в замок, когда ей будет угодно, — ее всегда примут здесь как его мать; затем к ней приветливо обратилась новобрачная и сказала, что, чем чаще она станет приходить, тем больше ей будут здесь рады. Марджери и ее муж удалились с благословениями и молитвами на устах. Добрая женщина излила свою радость, в подробностях рассказав слугам и соседям о рождении Эдмунда, его младенчестве и детских годах. Слушатели уронили не одну слезу и вознесли горячие молитвы о его счастье. Едва она закончила, рассказ подхватил Джозеф и поведал о заре юности и добродетели Эдмунда, лучи которых пробивались сквозь туман безвестности, и о том, как каждый удар зависти и злобы помогал рассеивать тьму, скрывавшую их сияние. Он сообщил о том, что произошло в восточных покоях, и обо всем что из этого воспоследовало; не утаил и то, как он с Освальдом проводил юношу из замка, с тем чтобы он вернулся туда хозяином, и завершил свой рассказ хвалою Небесам за счастливое открытие, подарившее такого наследника дому Ловел, подобного господина и повелителя всем домочадцам, друга и благодетеля рода людского.

Замок стал поистине обителью радости, не той, ложной, внутри которой кроется горечь, но радости разумных существ, глубоко признательных Небесному Покровителю и сочетающих наслаждение земными благами с приготовлениями к лучшей жизни в мире ином.

Спустя несколько дней после свадьбы барон Фиц-Оуэн начал собираться в путь на север. Он оставил Эдмунду столовое серебро, белье и всю мебель в замке, а также скот и хозяйственный инвентарь; он хотел добавить к этому еще и денежную сумму, но сэр Филип удержал его.

— Мы помним, — промолвил он, — что у вас есть еще дети, и не позволим обделить их. Подарите нам свое благословение и любовь, более нам нечего желать. Я ведь говорил, милорд, что когда-нибудь мы с вами станем истинными друзьями.

— Это должно было случиться, — ответил барон. — Невозможно долго оставаться вашим врагом. Мы стали братьями и будем ими до конца наших дней.

Они также решили, что делать со слугами: барон позволил им самим выбрать, кому служить. Те, кто постарше, последовали за ним (кроме Джозефа, который пожелал жить у Эдмунда, почитая это высшим счастьем своей жизни), большинство молодых выбрало службу юной чете. Расставание было нежным и трогательным. Эдмунд умолял своего дражайшего Уильяма не покидать его. Но барон сказал, что юноше надлежит оказать должное почтение своему брату и побывать на его свадьбе, после чего он может на некоторое время возвратиться в замок.

Барон и сэр Филип Харкли, каждый со своей свитой, отправились в путь. Сэр Филип поехал в Лондон и там добился для своего любезного Эдмунда всего, что обещал; оттуда он поспешил в Йоркшир и устроил тут все дела, переселив подопечных в другой дом, свой же отдал барону Фиц-Оуэну. Между ними разгорелась борьба великодуший, в которой победу одержал сэр Филип, настоявший, чтобы барон пользовался всем, что есть в доме.

— Ведь я вверяю вам поместье вашего будущего внука, — промолвил он, — и надеюсь еще сам увидеть своего наследника.

В отсутствие сэра Филипа молодой лорд Ловел велел привести в порядок восточные покои и заново обустроить их для своего приемного отца. Он поставил своего друга Джозефа над всеми слугами и освободил его от прежних обязанностей, но старик всё время находился подле него, любуясь сыном своего господина, обретшим почет и счастье. Джон Уайет остался в личном услужении у молодого лорда и пользовался его неизменным расположением. Когда с севера вернулся сэр Филип Харкли, чтобы поселиться в замке Ловел, вместе с ним приехал и мистер Уильям Фиц-Оуэн.

Эдмунд, окруженный любовью и дружбою, с истинным наслаждением вкушал дарованное ему блаженство, и сердце его переполняли доброта к ближним и восторженная признательность Творцу. Он и его супруга являли собою образец семейного благополучия и привязанности. Не прошло и года со дня их свадьбы, как леди Эмма подарила ему сына и наследника. Все друзья радовались и поздравляли его, барон Фиц-Оуэн приехал на крестины и разделил счастье своих детей. Ребенка нарекли Артуром в честь деда.

На следующий год родился второй сын, которого назвали Филипом Харкли; за ним благородный рыцарь, носивший это имя, закрепил имение в Йоркшире, и он с королевского дозволения принял фамильное имя и герб Харкли.