Кенигсмарк - Пьер Бенуа

И в то же время чей-то голос произнёс:

— Господин Виньерт. Поистине, я очень рад встретить вас!

То был лейтенант Гаген.

Ночь стояла тёмная и мы не могли видеть друг друга. Но мне показалось, что рука, положенная им мне на плечо, слегка дрожала. Всё моё самообладание вернулось разом ко мне.

— Я думал, что вы в клубе, — сказал я.

— Я собирался туда, — ответил он. — Иногда приходится менять свои намерения. А и вы ведь тоже собирались, наверное, провести всю ночь за работой в своей комнате. А между тем вы здесь.

— Сегодня так душно, — сказал я. — Мне захотелось немного освежиться в саду.

— Я полагаю, в таком случае, вы ничего не будете иметь против того, чтобы я сопровождал вас в вашей прогулке.

На этот раз я различил в его тоне столько дерзкой иронии, что мне пришлось играть с ним в открытую.

— Признавая всю любезность вашего предложения, господин лейтенант, не скрою всё же от вас, что я предпочитаю остаться один.

— Совсем один? — с издевательством произнёс он.

Пробило три четверти, и это привело меня в ярость. Неужели этот болван испортит всё?

— Что вы хотите сказать? — с раздражением спросил я. Я понимал, что он старается вывести меня из себя.

— Господин профессор, — сказал он, — у нас в Германии существует священная вещь. Наше честное слово. Хочется верить, что оно есть и во Франции. Я оставлю вас в покое. Но только сперва можете ли вы дать мне честное слово в том, что сегодня вечером у вас не назначено свидание с великой герцогиней Авророй?

Я вздрогнул. До какого предела было известно этому человеку всё происходящее? Но я и на этот раз сдержал себя.

— Господин фон Гаген, один из ваших романистов, некий Бейерлейн, написал очень плохой роман «Отступление». И мы с вами разыгрываем сейчас самую нелепую сцену этого романа, с тою только разницей, что дело идёт не о дочери старшего вахмистра, а о великой герцогине Лаутенбург-Детмольдской. И меня удивляет…

— Я это знаю, — хриплым голосом произнёс он. — Потому-то я и хочу…

— Чего вы хотите, говорите. Покончим с этим.

— Убить вас, господин профессор.

— За что же, скажите, пожалуйста?

— За то, что вы её любите, и за то…

У него вырвалось рыдание, у этого красного гусара. Рука его, лежавшая на моей, страшно задрожала.

— За то?

— За то, что она любит вас.

Мне стало его почти жалко. Но там великая герцогиня ждала меня.

— Я к вашим услугам, милостивый государь, когда вам будет угодно, начиная с завтрашнего дня, — сказал я.

— С завтрашнего дня, — с горечью повторил он. — Так вы думаете, что я пущу вас к ней? Ведь она ждёт вас: вы мне не ответили на мой вопрос. Нет, милостивый государь, нет. Сейчас.

Это было уже слишком. С невероятной силой я выдернул руку и оттолкнул его так, что он ударился о стену.

Он обнажил саблю.

Мне ничего не стоило вырвать её у него из рук и отличнейшим образом обратить её против него. Но я мог поранить себя. Во всяком случае, произошёл бы шум, скандал. Этого нельзя было допустить.

— Господин фон Гаген, — шёпотом сказал я. — Выслушайте меня. Чтобы говорить со мною так, чтобы искать со мною ссоры, вы сами, я понимаю это, должны любить великую герцогиню.

— Милостивый государь, — с гневом произнёс он, — я запрещаю вам…

— Да выслушайте же меня, — снова прошептал я нетерпеливым и повелительным тоном, заставившим его замолчать. — Вы её любите, повторяю я. И я обращаюсь теперь столько же к вашей любви, сколько и к вашей чести солдата: великой герцогине Авроре, этой обворожительной женщине, грозит сегодня ночью огромная опасность. Каждая минута, каждая секунда, которую вы заставляете меня терять здесь, увеличивает эту опасность, поймите меня, и в этом я могу дать вам честное слово.

Я увидел, что я попал верно.

— Что вы хотите сказать? — испуганно пробормотал он. — Большая опасность?

— Да, господин фон Гаген. Ступайте сейчас к себе и не ложитесь. Быть может, Авроре фон Лаутенбург понадобятся сегодня ночью ваши услуги.

Он поколебался, потом решился:

— Хорошо, я пойду к себе. Но не забудьте, что, если вы меня обманули…

— Этого не бойтесь, — ответил я, — ибо я предпочитаю сейчас же предупредить вас, что маленькое развлечение, которое вы предлагали мне, мы перенесём, если вам будет угодно, на завтрашнее утро. Мне также горячо его хочется, как и вам.

— Итак, до завтра, — поклонившись, ответил он. — В котором часу?

— В шесть. У моста. Там такое удобное место, и рядом течёт Мельна.

— А оружие?

— Займитесь этим сами, — сказал я. — Я всецело полагаюсь на вас.

И мы произнесли оба вместе:

— Мы будем, разумеется, одни.

Он выпрямился, отдал мне честь и исчез в темноте.

— Наконец, — со вздохом облегчения прошептал я.

Было одиннадцать часов, когда я входил к великой герцогине.

Она ждала меня в будуаре, одна, немного бледная.

Когда я вошёл, она прочла на моём лице, что случилось нечто необычайное, ибо она не стала меня спрашивать о причине моего опоздания.

— Ничего важного? — просто сказала она.

— Нет, ничего. Но идёмте скорее, времени у нас в обрез.

Мы подходили к лестнице, когда дверь в комнату Мелузины открылась и на пороге появилась м-ль фон Граффенфрид.

— Как? — произнесла она. — Уже?

— Да, правда, — заметила Аврора. — Я не предупредила тебя, что мы передвинули часы на час раньше. Не бойся, милочка. Оставайся здесь и не пускай никого. Мы вернёмся раньше полуночи.

Она поцеловала её в лоб.

Страшно встревоженная, со слезами на своих прекрасных чёрных глазах, м-ль фон Граффенфрид схватила меня за руки.

— Вы клянётесь мне, что с нею ничего не случится, — умоляющим голосом сказала она. — Я поручаю её вам.

— Хорошо, хорошо, — перебила Аврора, — не будем терять времени, потуши электричество на лестнице.

Мы стали спускаться в темноте.

Когда мы дошли до средней площадки, пальцы великой герцогини сжали мои пальцы. Они не дрожали, нет, клянусь вам.

— У вас есть оружие? — спросила она.

— Нет.

— Дитя, — прошептала она, и в то же время я почувствовал, что рука её просунулась в карман моего пиджака и положила туда что-то.

— Это браунинг, и притом отличный. При первой же надобности без колебаний прибегай к нему, не разбирая против кого. Я сама подам тебе пример.

Мы достигли низа лестницы. Она шла впереди и сама открыла дверь.

— Что такое? — спросил я.

Она не двигалась, заслонив собой выход. Глухое восклицание вырвалось у нее.

— Ах! Я ведь говорила вам! Он силён, очень силён.

— Да что же такое? — с томительной тревогой повторил я.