Кедровая долина - Грейс Агиляр

сжал ее руку, поцеловал в лоб. Жульен протянул умирающей целебный напиток. Она глотнула раз-другой, затихла.

“Я открылась пред тобой. Мне легче дышится. Артур, ты не должен слишком долго оплакивать потерю, победи горе и не губи своего будущего. Не считай долгом памяти никого не любить после меня. При дворе Изабеллы ты найдешь влюбленную в тебя девицу. Она твоей веры, но ко мне, иудейке, относилась сердечно и страдала моими муками. Полюби ее и женись на ней. Если это будет ради меня, то скоро станет ради нее и тебя”.

Семена благородных речей Мари взойдут в душе Артура. Нестерпимо тяжело слышать такие слова, но со временем возвращение к ним причиняет все меньшую боль.

“Артур, передай Изабелле, что и в последние свои минуты я с благодарностью вспоминала ее. Вера ее осуждала мою, но сама она любила меня. В этом мы равны…”

Мари хотела еще многое сказать о своей любви к королеве, но силы в последний раз покинули ее. Она смолкла. Стенли глядел в ее мраморно-белое застывшее лицо. Небесный покой его черт словно говорил: “Мне хорошо, мой дух у Бога”.

Жульен первым осознал смысл свершившегося. Он осторожно взял Стенли за локоть, и оба вышли из шалаша.

Иудейский отшельник Жульен Моралес и христианский воин Артур Стенли стояли коленопреклоненные по разные стороны свежей могилы, скрывавшей ту, которая обоим была дорога. В первых лучах нараждающегося дня бледнели луна и звезды. Все кончено. Мужчины встали с колен, молча направились к воротам Кедровой долины. Старый иудей и молодой христианин обнялись. Один произнес прощальное благословение на древнем языке, другой, благодарно выслушав, растворился в сумраке рассвета.

Глава 35

“Пожалуй, кончим мы роман,

Чтоб продолжения туман

Не стал читателю докукой

И не допек зеленой скукой”.

(Сэр Вальтер Скотт, “Мармион”)

Добрая старая Англия. Лондон, Вестминстерское аббатство. Ласковое августовское солнце заглядывает в окна величественного строения. Сочетаются браком молодой наследник английского престола принц Уэльский и юная инфанта Арагоны, дочь королевы Изабеллы. Обоим не минуло еще и восемнадцати лет, оба красивы чудной красотой зари жизни. Радость прекрасных минут настоящего заполняла сердца молодых, и не могли знать они о бедствиях будущего.

Среди гостей – высших вельмож и церковных кормчих – привлекал всеобщее внимание один из сопровождавших инфанту испанских рыцарей. Его волосы были подернуты сединой, а суровость черт лица говорила о пройденном им нелегком боевом пути.

Трудно объяснить причину, по которой этот человек не казался испанцем. Что-то неуловимое в облике намекало на его английское происхождение. Он и его жена испанка почти неотлучно находились возле инфанты. Лондонским вельможам не терпелось узнать побольше о таинственном госте. Любопытство – та же суетность: поскорее выведать, чтобы похваляться этим. Лорд Сиэлс, добрый знакомый седовласого испанца-агличанина, сражался в армии Фердинанда в войну против мавров. Сейчас он оказался в центре кружка пытливых особ.

“Перипетии его английской юности банально жестоки, а жизнь в Испании полна героизма и романтики, – начал лорд Сиэлс, – его отец и братья пали в бою на стороне королевы Маргарет, война Роз вынудила его к добровольному изгнанию. Ласково и с почтением приняли юного рыцаря испанские монархи Фердинанд и Изабелла. Он был предан им и отважно сражался во славу новой родины. Когда я прибыл в Испанию, я с радостью признал земляка. Я восхитился его необычайной храбростью и презрением к смерти. Позднее мне стали известны кое-какие обстоятельства его жизни”.

“Посвятите и нас, сэр, в эти события!” – раздался хор дружных голосов.

“Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается!” – добродушно подумал лорд. Вслух, однако, сказал: “Увы, господа, я не имею полномочий. Могу лишь добавить, что он горячо любил, но любовь его окончилась несчастьем…”

“Но он женат, и брак его с донной Катариной безусловно счастливый, а верность и любовь их притча во языцех! Возможно ли, что прежде была несчастная любовь?” – с сомнением вопрошал самый молодой из любопытствующих.

“Мой юный друг, – ответил лорд Сиэлс, – повзрослев, ты узнаешь, как мерила души меняются, но остаются благородными. Та, которую он без памяти любил и потерял, молила его на смертном одре не посвящать жизнь пестованию горя, но полюбить вновь. Годы притупили боль потери, и он внял мудрым словам ушедшей возлюбленной. Он женился, будучи любим больше, чем любил сам. Так было, но едва ли так сейчас. Вот и все, господа, что я вправе сказать об этом человеке. Я предпочту направить нашу беседу в другое русло. Как посвятивший полжизни Испании, я до сих пор размышляю над событием, последовавшим за победой над маврами”.

“О чем вы, сэр?”

“Я имею в виду изгнание иудеев”.

“Кстати, что стало причиной эдикта? – спросил интересовавшийся политикой вельможа, – замысел избавиться от безбожников хорош, но в Испании иудеи были полезны трону успешной коммерцией. Разумно ли решение монархов?”

“Здесь дело непростое, – ответил лорд Сиэлс, – утилитарные интересы королевства, возможно, пострадали. Но Торквемада настаивал на изгнании из соображений высших, то есть религиозных. Говорят, Изабелла не согласилась бы на причинение мук тысячам своих подданных, но инквизитор уверял государыню, что милосердие Ее Величества возбуждено колдовством проклятых иудеев, под влияние которых она, к несчастью, попала. Он взывал к совести католички и королевы католической страны. Скрепя сердце, она приняла упреки и обещала не вмешиваться в искоренение безверия. Пользуясь королевским словом, он добился принятия эдикта”.

“А наш испанский соплеменник, о судьбе которого мы любопытствовали, имел отношение к этим событиям?” – поинтересовался один из рыцарей, окружавших лорда.

“Рискуя доверием короля Фердинанда, он противился сему закону. Поняв, что изгнания не миновать, он в меру сил облегчал участь страстотерпцев”.

“Что может означать такое попечительство? – прозвучал бдительный голос, – он сам склонен к безверию?”

“О, нет! Он католик рьяный не менее чем сама Изабелла. Иначе королева не отдала бы ему в жены свою любимую придворную девицу Катарину, и тем паче не поручила бы заботу об инфанте!”

“Нельзя ли подробнее, сэр?”

“В пределах возможного, господа! Его преданность испанской королеве нерушима и, поверьте, неслучайна. Он поклялся вернуться на родину лишь тогда, когда Изабелла сочтет его пребывание в Англии более важным для себя. И день настал. Государыня просила его сопровождать инфанту, оставаться вблизи нее и верно служить дочери, как он верно служил матери. С радостью приняв почетную миссию, он восстановил свой титул и теперь будет с нами”.

“Сэр, назовите