Кедровая долина - Грейс Агиляр

дилеммы очевидно: вступить в веру Христа и блюсти свои убеждения тайно. Разве множество иудеев Испании в ту давнюю пору не держались внешне христианских обрядов, нося в сердце родную религию? Разве сама Мари не принадлежала к этому классу?

Мари, однако, находила решительное отличие нынешнего положения от прошлого. После публичного признания в иудействе, она полагала двойным предательством отказ от учения отцов. Первое, за доброту и заботу она не могла платить неблагодарностью и обманом любимой королеве, столь милосердной к ней. А второе, гласный уход от священного древнего закона означал бы оскорбление его как в глазах иудеев, так и в глазах христиан.

Отец Денис был предан своей вере не менее чем Мари – своей. Он душевно жалел ее, оглушенную ложными идеями, не знающую подлинной благодати, даруемой лишь пребыванием в лоне христианства. Он терпеливо разъяснял ей, как важно уберечь молодую жизнь от обмана в этом мире, а в мире ином – от ада, которого иудейке не избежать. Но легко проповедовать мораль, да обосновать трудно. Отец Денис неустанно молился за спасение души своей подопечной, он просил Господа дать ей силы и разумение сделать правильный выбор.

Мари искренне старалась понять доводы отца Дениса. Беседы с ним о чистоте и истинности католической религии возвращали ее к раздумьям о вере иудейской. Чем больше она размышляла и сравнивала, тем очевиднее для нее становилась правота ее предков, и обращалась в пар последняя капля сомнений. Возможно, думы, а, скорее, внушенные с младых ногтей понятия, привели Мари к незыблемому решению – она никогда не станет католичкой и не изменит иудейству. Мари сочувствовала прямодушию и рвению отца Дениса, и тем тяжелее ей было разочаровывать его.

Мари хорошо знала Священное Писание на оригинальном языке, на языке ее народа, и это помогало ей в диспутах со старым монахом. После трех месяцев бесплодных усилий, отец Денис признался Изабелле в своей неспособности обратить Мари в истинную веру и смиренно просил королеву уволить его от продолжения миссии.

Сообщение монаха неприятно удивило Изабеллу – не такого доклада ожидала она. “Жестоковыйность – последнее прибежище безрассудства!” – с досадой заметила она священнику. Однако неудача лишь укрепила королеву в намерении обратить упрямицу. Изабелла готова была даже на то, что Мари примет католичество для видимости, и уповала на Святой дух, который исправит неудачу ее и отца Дениса и превратит лицемерие в чистосердечие. Кто знает, как поступила бы Мари, кабы знала об угольке оппортунизма в горниле монаршей религиозной ретивости?

Королева освободила священника от дальнейших наставлений иудейке, но поручила ему сообщить Мари, что ей даются еще две недели на размышления о вероучениях и о последствиях неуступчивости.

С тяжелым сердцем Изабелла поведала Торквемаде новости от отца Дениса. Духовник королевы слушал ее с внутренним торжеством правоты. Скривив губы в улыбке и, с важностью наморщив лоб, настоятель монастыря заявил, что случившееся отнюдь не удивляет его. Безбожница применила к монаху испытанное средство своего низкого народа – колдовство. Испокон веку так поступают иудеи с теми, кто добром и разумом пытается отвратить их от богопротивной веры.

Из уст духовника слова о колдовстве звучали вполне убедительно для королевы. И все же она добилась согласия Торквемады на двухнедельную отсрочку. Изабелла обещала с содроганием и жалостью, что если и это не поможет, то она отдаст Мари в руки инквизиции. По мнению Торквемады, только пытки и огонь смогут избавить Испанию от страшного зла ядовитой расы.

Изабелла с волнением ждала окончания последнего испытательного срока. Она горячо молилась, чтобы Бог наставил на ум безрассудную, а если не случится сего, то она просит ожесточить ее доброе сердце, дабы смогла она предать очищению огнем меднолобую иудейку.

Отец Денис весьма впечатлился возвышенностью духа и религиозным энтузиазмом своей оппонентки. Человек сильный и ценивший веру больше жизни, он потрясен был тем, как слабая женщина, знавшая о страшных последствиях несговорчивости, тем не менее, ни на йоту не отступила от закона предков. По природе незлой, он просил королеву и духовника ее оставить затею с обращением Мари, не предавать ее суду инквизиции, а положиться на молитвы и время, которые вкупе непременно наставят на добрый путь заблудшую душу.

Современный читатель, разумеется, понимает, что просьба великодушного монаха была отторгнута велением времени, говорившим устами сильных мира. Торквемада легко доказал отцу Денису, как до этого он без особого труда убедил Изабеллу, что иудейка просто-напросто ослепила священника колдовством, и последний утратил католическую бдительность.

Отец Денис не мог сомневаться в словах высокопоставленного римского бонзы. Таков был век: кормчие церкви провозглашали истину от имени святой веры. Присвоив себе права небесных судей, они учили на земле людей и народы, что есть добро, и что есть зло. Узурпация скрывалась от народа, на нее надевали личину разумности и вековечности. Прелаты называли божественным полезное им, а опасное для своего главенства – дьявольским.

Порой, личности умнейшие и благороднейшие, монархи в том числе, бессильные освободиться от фанатизма и власти веры, от ее имени творили вещи негуманные и пагубные. Честная история умеет отличать в делах своих распорядителей благодеяния, вершившиеся под водительством разума и доброты, от преступлений, вдохновленных безумием необузданной религии.

Двухнедельная отсрочка не изменила решения Мари не принимать католическую веру и остаться иудейкой. Она сообщила об этом отцу Денису, и тот, горюя, передал ее слова Изабелле. Милосердствуя и не желая томить пленницу неизвестностью, королева немедленно вызвала ее к себе. Ужас охватил Мари. Она знала близкое грядущее. Одно мгновение страх торжествовал победу – обнять крест и спастись! Едва держась на ногах, трепеща, Мари явилась пред очи владычицы своей земной судьбы.

Глава 32

“Горем заломлены руки, трогательно слабы.

Нет, ни любви, ни вере не вынести мук борьбы.

Хрупкий, в бурю трепещет женского сердца тростник.

Дрожал, под ветром сломался и головою поник”.

(Миссис Хеманс)

Тяжело облокотившись на спинку громоздкого стула, Мари стояла напротив Изабеллы, всматривалась в ее лицо и пыталась прочесть свою судьбу. Мари казалось, что стук ее сердца оглушительно громкий, она дышала с трудом. Королева долго молчала, обдумывая, с чего начать, затем заговорила.

“Мы вызвали тебя, Мари, – мрачно и сухо произнесла королева, – чтобы из твоих собственных уст выслушать решение, которое донес до нас отец Денис. Нам трудно поверить! Если бы мы не любили и не жалели тебя, жертвуя при этом расположением церкви, если бы мы не надеялись на преодоление тобою тупого упорства богопротивного