Кедровая долина - Грейс Агиляр

Вернулся в родной дом и Жульен Моралес. Отомстив за отца, он достиг жизненной цели, и более не желал рядиться в чуждые одеяния и пребывать среди врагов. Судьба племянницы – вот последняя тревога его. Королева разоблачила послушника и оставила Мари у себя. Монаршее покровительство иудейке беспрецедентно и добра не сулит. Ясно было Жульену, что Изабелла задумала обратить Мари, а страх новых пыток и соблазн любви к христианину отторгнут несчастную от веры отцов, и она навсегда порвет со своим народом.

Жульен Моралес вышел из синагоги и направился к могиле племянника Фердинанда. Вечерело. Издалека ему показалось, будто чья-то фигура склонилась над холмиком земли. Он не слишком доверял остроте своих глаз и подумал, что это сумерки рисуют образы на фоне стволов деревьев. Он подошел ближе, и сердце его забилось часто-часто. Он увидел склонившегося над могилой послушника. Он заглянул пришельцу в лицо и – о, чудо! Жульен узнал племянницу!

Мари рассказала дяде свою историю после расставания в Сеговии. Вопреки ожиданиям королевы, Мари не приняла католичество. Сострадая несчастной, Изабелла не отдала ее на суд инквизиции и отпустила в дом детства, не требуя открыть секрет его нахождения. Отец Денис довел ее, переодетую послушником, до границы Кастильи, и дальше Мари добиралась одна.

Мари шла по ночам, опасаясь встреч с людьми на дорогах в дневное время. Провизией ее щедро снабдил добрый отец Денис, а воду она пила из ручьев. Как на грех, странница простудилась в пути, и силы ее, и без того невеликие, подходили к концу. Только память счастья в родном гнезде ободряла дух, и бессилие отступало.

И вот Мари стоит у могилы мужа. Буря чувств разыгралась в душе. Ах, если бы он жил! Как преданно она любила бы его! И не случились бы с ней страшные беды, и не скорая смерть, что торопит ее дни, а радость жизни ожидала бы ее сейчас. Она возвращалась мысленно к детству, вспоминала отца и Фердинанда, любивших ее. Мир и спокойствие спустились в истерзанное сердце.

Мари больна и слаба. Молода, но нет упований на земные радости. И все же скорый конец жизни не страшит, а ободряет дух ее. Ведь впереди несомненная награда за муки, вечное небесное блаженство. Ибо она сберегла свою душу от худшего для иудея преступления – от отступничества. Она нашла в себе силы отвергнуть соблазны и смирить страсти. Мари гордо оглядывалась назад, на мучительный путь к подвигу, и с надеждой глядела в светлый лик будущего.

Праздник Суккот, канун субботы. Недалеко от синагоги возведен шалаш. Мари, сколько могла, помогала украшать его гирляндами цветов и разноцветными горками фруктов в корзинах. Слуга Реувен отнес ее на руках в синагогу, где уже находились Жульен и другие обитатели Кедровой долины.

Перед самым закатом Мари устроилась на диване в шалаше. Последние красные лучи солнца пробивались сквозь решето стен и гасили свет зажженных ламп. Черты лица молодой женщины несли на себе некое особое трудноопределимое выражение, которое безошибочно указывало на неизбежность скорого конца. Но большие прекрасные глаза ее не потухли и блестели в унисон взволнованной тихой речи.

“Так много горя пришлось претерпеть тебе, Мари! По заслугам ли страдала ты?” – спросил Жульен.

“У меня есть ответ, мой дорогой дядя! Любовь, эту колыбель добра, я обратила в виновницу зла. Посему, как Иов, я не ропщу на несправедливость принятых мук. Я благословляю каждое из выпавших мне страданий. Я благодарю доброго Бога за щедрость ниспосланных искусов. Господь испытывал меня, и я счастлива, что Он дал мне силы не обмануть Его надежд. Я заслужила награду в лучшем мире. Кончина не горька и не страшна мне. Вот золотой венец жизни!”

Жульен дивился и радовался ее убежденности в обретении счастья за порогом земного бытия.

“Но не растаяло в сердце моем последнее облако печали, – продолжила Мари, – ведь Артур полагает меня худшей обманщицей, чем на самом деле я была. Ибо я не открыла ему тайну… Дядя, чьи это шаги?”

“Тебе почудилось, дитя мое!”

“Но я слышу! Боже, милостивый, Ты услыхал мои молитвы! Это его шаги!”

В следующее мгновение на пороге шалаша возникла фигура Артура Стенли.

“О, Мари!” – только и мог воскликнуть охваченный трепетом рыцарь. Он опустился на колени, погрузил лицо в ее руки и не удержал слез.

Внезапное появление Стенли показалось Мари истинным чудом, и умиротворяющая мысль о несомненной благосклонности Господа затопила сознание ее. Она долго лежала молча. Пережитое волнение взимало мзду последними остатками сил. Артур с болью глядел в лицо возлюбленной. Тень близкой смерти была слишком очевидна. Горе жгло его сердце раскаленными клещами. Стенли мчался в Кедровую долину, твердя себе, что перед расставанием навек он должен увидать Мари в последний раз, но иной смысл придавал он этим словам. Артур ждал, когда она заговорит.

“Дядя Жульен, пожми руку тому, кто горячо любил твою Мари, – едва слышно произнесла она, – и ты, Артур, снизойди, ведь если бы не он, я погибла бы и не спасла тебя от смерти и позора…”

Двое мужчин скрепили рукопожатием уважение друг к другу.

“Приподними меня немного, Артур. Дядя Жульен, отодвинь эту ветвь от окна – вечерняя прохлада так приятна! Я хочу сказать кое-что. Будешь ли вспоминать меня, Артур?”

“Вспоминать? О, Мари, Я буду помнить о тебе всегда! Я думал, нет тяжелее страдания, чем разлучаться с тобою на земле, но что может сравниться с мукой провожать любимую в бесконечность смерти?”

“То не мука, а счастье, Артур. Мы встретимся не небесах и будем любить Бога и любить друг друга. Меж нами не встанут земные барьеры веры. Народы наши, твой и мой, упрямо непримиримы себе во зло. Но таковы люди, пока ходят по земле. Когда ты встанешь перед вечностью, то почувствуешь то же, что чувствую я сейчас”.

“Воистину блаженство ждет нас, если верно это!”

“Артур, я причинила зло тебе. Я позволила полюбить себя, умолчав о вере своей. Сейчас, на смертном одре, я открою тебе тайну, которую ты унесешь с собой в могилу. В твоих глазах я обелю обманщицу, и из сердца ее изгоню последнюю печаль. Слушай меня. Я никогда бы не соединила судьбу свою с христианином. Фердинанд Моралес был сыном народа Израиля, как и я сама!”

“Небеса благословят тебя за эти слова, драгоценная моя Мари!” – воскликнул Стенли. Он горячо