После развода. Хочу тебя вернуть - Панна Мэра

все это так идеально обставить, замаскировав под благое дело.

Максим сидит напротив, согнувшись над столом. Свет настольной лампы выхватывает его профиль. Резкие черты, сжатые губы, сосредоточенный взгляд.

– Знаешь, Надь, – говорит он наконец, – чем больше я смотрю на все это, тем меньше верю в сказку про «великое восстановление культурного наследия».

Он стучит пальцем по таблице.

– Вот, смотри. Эти испытания. Наша фирма провела за два месяца до тендера. А потом тендер отдали Ильдару. Зачем?

Я поднимаю глаза. Максим смотрит прямо на меня. Спокойно, но в этом взгляде есть сталь.

– Если бы он хотел помочь, он бы предупредил. Но он молчал. Значит, ему это было выгодно.

Он снова перелистывает папку, нервно, будто не может отпустить. – Понимаешь, Драгунский вовсе не благородный герой, каким хочет казаться. Он не спасает Ильдара, он контролирует его.

Я нахмуриваюсь.

– Но я все равно не до конца понимаю? Как он может его контролировать именно сейчас?

Максим делает короткий, сухой смешок. – Он держит конкурента под рукой. И, возможно, через тебя тоже.

– Через меня? – слова выходят с трудом, будто я их глотаю.

– А как иначе? – он разводит руками. – Ты умная, ты была рядом с Ильдаром, знаешь все детали проекта, все документы. Ты для него идеальная точка доступа.

Я отвожу взгляд. Пальцы машинально сжимают край стола. Максим продолжает, чуть мягче:

– Я не хочу тебя обидеть, правда.

Но всё, что мы видим… – он поднимает папку, потряхивает ею, – выглядит очень грязно.

Я молчу. Внутри пусто. Контролировать через тебя. Эти слова звенят в голове, будто кто-то произносит их снова и снова.

– Я просто поражена… – я с трудом нахожу голос. – Он не был похож на такого человека. Он говорил правильные вещи, убеждал меня в великих мотивах.

Максим усмехается, но в улыбке усталость, не сарказм.

– Надь, у таких, как он, лицемерие просто часть профессии. Спокойствие, уверенность, нужные слова. Они вряд ли знают, что такое справедливая игра, когда за каждый за проекты платят такие деньги. А я уверен, что они с мэром отлично нажились на провале Ильдара.

Он аккуратно закрывает папку и тихо постукивает по ней ладонью.

– Я не утверждаю, что это сто процентов так. Но если хотя бы часть совпадений реальна, то проект музея сплошная ловушка для твоего бывшего мужа, из которой он уже никогда не выйдет победителем.

Я смотрю на документы. Печати, подписи, штампы. Раньше они казались символом чего-то большого, настоящего. А теперь вдруг резко стали следами обмана.

И где-то глубоко звучит его голос: «Ты мне важна, Надя. Я хочу, чтобы ты мне доверяла».

А я сижу здесь, среди пыли и старых бумаг, и понимаю, что больше не знаю, кому вообще можно доверять.

 

Глава 60

Утро тянется вязко, как мед, будто ночь так и не закончилась. Солнце пробивается сквозь жалюзи, оставляя полосы света на полу, на стопке бумаг, на моей руке. Я уже потеряла счет чашкам выпитого кофе, но голова все равно тяжёлая. Мысли крутятся, не отпуская.

С прошлой ночи в архиве прошло всего несколько часов, за которые я успела только съездить домой, переодеться и вернуться в офис к началу рабочего дня. Но внутри у меня сейчас, будто целая война. Каждая строчка, каждая цифра из той папки теперь живёт в голове, как заноза. Испытания грунтов до тендера. Подписи Драгунского. Имя мэра на согласовании.

Я хожу по кабинету, босиком, с чашкой, которая давно остыла, и чувствую, как меня трясёт. Если всё это правда, то Драгунский не просто всё знал. Он буквально играл Ильдаром, как пешкой. И не только Ильдаром. Но и мной.

От одной мысли об этом становится мерзко. Я вспоминаю, как он сидел напротив меня в ресторане. Спокойный, уверенный, с мягкой улыбкой, смотрел мне прямо в глаза и говорил: «Я просто хотел быть частью чего-то большого…».

И что теперь? Что мне делать?

Доверять своим глазам и догадкам Максима?! Видеть в нем предателя, что решил воспользоваться моими связями с Ильдаром?!

Я не могу больше думать о нём, как раньше. Не получается представить его тем же мужчиной, что смотрел на меня так, будто видел только меня одну. Теперь за этим взглядом кроются вопросы, сомнения, расчёт.

Сажусь к окну, ставлю чашку на подоконник. На улице обычное утро: машины, прохожие, голуби на проводах. А у меня в груди что-то тяжёлое, липкое.

Я не знаю, чего хочу больше: чтобы всё оказалось ложью, и Максим ошибся, или чтобы всё оказалось правдой, и я наконец поняла, кто он на самом деле.

Но одно ясно точно, я не могу просто сидеть и гадать. Мне нужно услышать это от него. Не из бумаг, не из чужих слов.

И тогда я твердо решаю, что должна сегодня поговорить с ним. Спокойно. Без обвинений. Я хочу услышать правду, какой бы больной она ни была.

Я поднимаюсь, ставлю чашку на стол. Если он действительно всё это сделал, то я должна знать.

Собравшись с мыслями, я выхожу из своего кабинета и направляюсь к Драгунскому.

Он как раз должен был вернуться с совещания.

Быстро достигаю его двери, неуверенно стучу дважды по деревянной двери и аккуратно заглядываю внутрь,

Сердце колотится так громко, что я едва слышу собственные шаги. Он сидит за своим массивным столом, как обычно. С чашкой кофе и тем самым самоуверенным выражением лица, от которого у всех в компании дрожат колени.

Я закрываю за собой дверь.

– Нам нужно поговорить, – говорю я.

Голос немного дрожит, но я стараюсь держаться.

Он поднимает взгляд, лениво, как хищник, которому некуда спешить.

– Конечно, Наденька, – произносит он, откидываясь на спинку кресла. – О чём?

Я подхожу ближе, кладу папку на стол, раскрываю прямо перед ним.

Внутри копии документов, распечатки исследований, даты.

– О проекте музея. О том, что твоя компания проводила обследования грунтов до тендера.

Молчание.

– И о том, что вы и мэр знали, что там нельзя строить. Но вы с мэром всё равно отдали проект Ильдару.

Он смотрит на бумаги, потом медленно поднимает глаза на меня. Улыбается. Не защищается. Не удивляется. Просто… ухмыляется.

– Наденька, какая ты оказывается внимательная, – произносит он почти с одобрением. – Ну да. Всё так.

Я замираю.

– То есть… ты признаёшь, что это было подстроено?

Он встаёт, подходит к окну, глядя