После развода. Хочу тебя вернуть - Панна Мэра

срочные переговоры в городе. Я осталась в растерянности, с чашкой остывающего чая и смутным ощущением, что весь этот сонный туман – лишь плод моего воображения.

И вот уже несколько дней прошло, а мы даже не пересекались. Ни намёка, ни взгляда, ни даже мимолётной улыбки. Как будто того вечера и ночи не было вовсе.

Я с усилием отгоняю воспоминания. Они опасны, мешают думать. Это было ошибкой, слабостью, которая не должна повлиять на мою жизнь. Я слишком долго строила всё заново, чтобы позволить себе потерять голову.

Собираю волосы в хвост, навожу порядок на столе и почти заставляю себя полностью уйти в расчёты. Проект Максима по реставрации требует внимания: там детали, которые нельзя упустить, цифры, которые нужно проверить десять раз. Я знаю, что именно сейчас мне нужно вцепиться в работу зубами, потому что она единственная возвращает мне контроль.

Пальцы бегут по калькулятору, карандаш чиркает по бумаге, и время летит быстрее, чем я ожидала.

Не знаю, сколько проходит времени, но в следующий раз от дел меня отвлекает осторожный стук в дверь.

– Да, войдите, – отвечаю, отрываясь от бумаг.

В кабинет заглядывает Максим. В руках у него какая-то папка, лицо сосредоточенное.

– Надь, есть минутка? – спрашивает он.

– Конечно. Для тебя – всегда.

Он заходит, плотно прикрывает за собой дверь и ставит передо мной папку, раскрывает её, и меня будто ударяет холодным воздухом. Сухие таблицы, графики, схемы. Но главное – даты.

–Что это? – с сомнением спрашиваю я, ещё не до конца понимая, что меня ждет дальше.

– Смотри, – его голос тихий, почти заговорщицкий. – Помнишь, ты говорила, что тебя смущает проект музея современного искусства, за который взялся Драгунский.

Я молча киваю.

–Я решил навести справки, как ты просила. И нашёл кое-что интересное. Оказывается, исследования того участка, который был отдан под будущее строительство музея, нашей конторой проводились ещё до того, как объявили тендер на строительство музея.

Я моргаю, вглядываюсь в строки. Обследование грунтов. Заключение: высокая вероятность просадок, необходимы масштабные укрепления, проект экономически нецелесообразен.

Сердце уходит в пятки.

– Подожди… – выдыхаю я. – То есть Драгунский… Он знал?

Максим кивает, глядя на меня с какой-то тревогой, будто не хочет быть первым, кто разрушит мои иллюзии.

– Не только он. Судя по этим документам, мэр тоже был в курсе. И всё равно проект отдали Абрамову.

Я машинально прижимаю ладонь к губам, пытаясь собрать мысли. В голове каша: ужин, его прикосновения, его честный, как мне тогда казалось, рассказ… И вдруг эта папка.

– Но зачем? – спрашиваю хрипло. – Зачем отдавать Ильдару проект, который заранее обречён?

– Тут два варианта, – Максим опускается в кресло напротив, переплетает пальцы. – Или Ильдару хотели показать его место и сломать его амбиции. Или… – он чуть замялся, но всё же договорил: – или это был способ отмыть деньги, а крайним назначить его.

У меня кружится голова. Я с силой хватаюсь за ручку стула, будто боюсь упасть.

– Но… – мой голос дрожит. – Драгунский сказал мне, что пошёл в эту историю только потому, что хотел быть частью великого музея.

Максим вздыхает, смотрит на меня очень внимательно:

– А ты так уверена, что он сказал тебе правду?

Я не нахожу ответа.

Перед глазами всплывает его взгляд, тёплый, почти нежный, его рука на моей ладони, тихое: «Я просто хотел сделать что-то стоящее. Не ради денег».

А сейчас передо мной совсем другое.

Факты. Холодные цифры, подписи, печати. Правда, от которой уже не отмахнёшься.

 

Глава 55

Я сижу, уставившись в одну точку, пальцы мёрзнут на обложке папки, будто это не бумаги, а ледяная плита.

Максим всё ещё рядом, я чувствую его взгляд, но не поднимаю глаз. Я не могу поверить в то, что он рассказал о проекте музея. У Драгунского должно быть объяснение. Он не похож на того, кто ворочает миллионами ради грязных схем. Он не такой… Или… Я просто хочу в это верить?

– Надь, – тихо продолжает Максим. – Я подумал, тебе нужно это знать. Ты слишком вовлечена.

Я сжимаю пальцы, пытаясь успокоиться.

В груди снова вспыхивает больное чувство предательства, но я не хочу признавать его.

– Спасибо, – говорю еле слышно. – Оставь это у меня, пожалуйста.

Максим молча кивает, поворачивается к выходу, собираясь покинуть кабинет, как вдруг ручка двери поворачивается.

Я вздрагиваю всем телом, словно меня застали за чем-то запретным, а через секунду в кабинет входит Драгунский.

Движения его неторопливые, уверенные, как всегда. Он плотно закрывает за собой дверь, и щелчок замка звучит в ушах оглушительно.

Максим коротко кивает ему в знак приветствия, а затем вновь оборачивается ко мне.

– Я пойду, – сухо бросает он, кивая мне. – Заходи, если захочешь об этом поговорить.

Он выходит, и мы остаёмся вдвоём с Геннадием. Воздух будто густеет.

Драгунский делает шаг. Ещё один. Его взгляд цепкий, сосредоточенный, почти хищный. В нём нет усталости или сомнения, только уверенность и сила. Я чувствую, как сердце начинает биться быстрее.

Он подходит слишком близко. Я слышу его дыхание, улавливаю аромат дорогого парфюма. Его рука тянется ко мне, словно он собирается коснуться моего лица. Его намерение читается без слов: он хочет поцеловать меня.

– Геннадий… – вырывается у меня, но голос предательски дрожит.

И в тот миг, когда его губы почти касаются моих, я резко отстраняюсь.

– Не надо, – выдыхаю почти шёпотом, но даже в этом шёпоте ощущается уверенность.

Он замирает, отступает на полшага, но его глаза всё так же цепко держат меня. В них проносится недоумение, почти настоящее, будто он и вправду не понимает, что происходит.

– В чём дело, Надя? – голос у Драгунского мягкий, без давления, но я всё равно слышу напряжение в каждой ноте. – Ты отстраняешься от меня, как будто я сделал что-то ужасное.

Я сжимаю пальцы на папке под столом так сильно, что костяшки белеют.

Сказать всё в лоб? «Я знаю, что ты обманул Ильдара. Я знаю, что ты подставил его». Но слова застревают. Внутри у меня клубок сомнений и страха.

– Это… – я делаю паузу, чтобы голос не сорвался. – Это всё проект музея. Он не выходит у меня из головы.

Брови Геннадия чуть приподнимаются, уголки губ едва трогает улыбка. Он словно выжидает.

– Мне не даёт покоя одна вещь, – продолжаю