Лабиринт - Яэко Ногами

все не уляжется, лучше и тебе где-нибудь на время укрыться. Мало ли какие могут быть неожиданности. В такой суматохе ни за что нельзя ручаться.

Когда Сёдзо поднимался по лестнице в свою комнату, у него подкашивались ноги; по-видимому, он не совсем поправился, да еще ослабел от строгой диеты. В изнеможении он бросился на постель. Он совсем пал духом, какая-то безотчетная тоска щемила сердце. Казалось, что ноет все тело, точно после побоев. Затем наступило ощущение полной опустошенности, и Сёдзо невольно сравнил себя с тюбиком, из которого выдавили все содержимое. Не хотелось шевелиться, и он лежал неподвижно, как мертвый. Взгляд его блуждал по грязноватому белому потолку с желтыми разводами от дождевых потеков. Потом он опустил глаза и видел только кончик собственного носа. Мысль его сосредоточилась на том совете, который Кидзу дал ему по телефону. Хорошо сказать: «Укрыться!» Кидзу это, пожалуй, нетрудно сделать: будет на правах репортера носиться по городу — попробуй, сыщи его! Ну а куда деваться остальным, как им оградить себя от всевозможных случайностей? Например, что делать ему, Сёдзо, ведь он и так скитается, как гонимый ветром осенний лист? Где ему переждать бурю? Куда ему сунуться? Впрочем, все это вздор! Чертовщина какая-то! Неужели в журналистских кругах придают этому мятежу настолько серьезное значение, что Кидзу ничего другого не смог придумать, как дать ему этот странный совет? С другой стороны...

Руки, которые обагрились кровью сейчас,— это те же самые руки, что задушили лидера анархистов и его жену в дни великого землетрясения 46. Тогда они залили кровью пламя восстаний, вспыхнувших в Корее, и истребили многих наиболее способных деятелей рабочего движения.

Сёдзо вдруг показалось, что в его комнату просачивается черная, как деготь, вода, она подступает все ближе и ближе, проникает под тюфяк, заливает одеяло, и вот уже превращается в бурлящий поток; этот поток подхватывает его, кружит и увлекает куда-то в непроглядную тьму. Потом ему стало мерещиться, что нарастающий черный поток с силой ударяется об огромное, гигантских размеров здание — здание современного общества, ломает его, мнет, разбивает на куски, уносит в водоворот, и вот уже в кромешной тьме кружатся и носятся по черным волнам балки, столбы, части крыши, доски...

Еще несколько лет назад ему и его товарищам гибель здания современного общества представлялась неизбежной. Разрушить его было их заветной мечтой. Но они исходили из другой теории и других целей, чем те силы, что выступили на сцену сейчас. Во имя своей цели передовая молодежь тех лет шла на любые жертвы. Юношей и девушек бросали в тюрьмы, увольняли с работы, изгоняли из учебных заведений — Сёдзо все это испытал сам, но они не сдавались и готовы были даже на смерть. И вот это мощное движение, которое, подобно вешним водам, разливалось все шире и шире, натолкнулось вдруг на могучий волнорез, пошло на спад, разбилось на мелкие ручейки, которые потом как будто и вовсе пересохли. Но разве можно было предположить, что эти молодые люди, которые еще недавно так беззаветно боролись за осуществление своих идеалов, разбредутся по углам, рассядутся вокруг печек, как, например, он сегодня, будут рассуждать о том о сем да робко прислушиваться к звукам взрыва, словно бы похожего на тот взрыв, о котором они мечтали, но на самом деле совершенно иного и по своей природе и по характеру взрывчатого вещества.

Случайно прикоснувшись к остывшей металлической грелке, которая валялась у него в ногах, Сёдзо очнулся, сердито отшвырнул ее на циновки и повернулся на другой бок. Ему снова показалось, будто холодные волны окатывают тело, поднимают его вместе с постелью и начинают куда-то уносить. И словно желая укрыться от воды и удержаться на месте, он натянул одеяло до подбородка и крепко прижался щекой к подушке. Застывшим взглядом он неотрывно смотрел на матовый колпак низко свисавшей электрической лампы. Ему вспомнился разговор с Кидзу во время их встречи в Каруидзава. Кидзу рассказывал о своем сослуживце Сугита, который якобы был участником подпольного движения. Сугита носился с идеей тройственного союза Японии, Китая и России. Но ведь в нынешних условиях это утопия. Разве не свидетельствует об этом позиция японской военщины? Она стала особенно ясной после мукденского инцидента 47. А последовавшие за ним и имевшие ту же самую политическую подоплеку путчи и террористические акты фашиствующих фанатиков, вплоть до вчерашних событий! Нет, идея подобного союза вряд ли может иметь успех у так называемых молодых офицеров, Сёдзо усомнился в этой идее сразу же, как только услышал о ней от Кидзу. Больше того, он почти убежден, что и сам Сугита не верит в нее.

Жаль, что после свидания в Каруидзава ему больше не удалось поспорить с Кидзу на эту тему. А когда Кидзу со счастливым видом, словно окрыленный, собирался в Маньчжурию, создавалось впечатление, будто он совсем забыл о том разговоре. Вернувшись в январе в Токио, Кидзу по-прежнему сломя голову носился по городу и был неуловим. Недавно Сёдзо и Ода условились как-нибудь вечером захватить с собой мяса для сукияки и нагрянуть к Кидзу в гости — послушать его рассказы о поездке.

В душе Сёдзо снова шевельнулись неприятные подозрения. Допустим, этот Сугита всего-навсего обломок левого движения, один из тех отщепенцев, которые превратились в бродяг и о которых сейчас ходят разные толки; допустим даже, что вся его «деятельность» сводится к тому, что он разными жульническими путями выуживает у кого-то деньги на свои попойки... В конце концов, не так уж даже важно, насколько он дружен с Кидзу... Но откуда у Кидзу такая осведомленность? Из разговора по телефону Сёдзо показалось, что Кидзу знает о сегодняшних событиях гораздо больше, чем мог знать рядовой сотрудник газеты. Завтра во что бы то ни стало нужно будет разыскать Кидзу и поговорить с ним...

В соседней комнате справа послышался стук открывающегося окна.

— Ого, сколько нападало! Посмотри! А в Асакуса сейчас, наверно, еще больше снега,— донесся высокий слащавый голосок соседки.

Из глубины комнаты ей что-то ответил муж, который, видимо, валялся еще в постели.

— Ну и холодина, брр! — кокетливо взвизгнула жена, наверно, кутаясь в халат, и с шумом захлопнула окно.

Этот сосед, работавший, по его словам, помощником контролера на военном заводе, с месяц назад поселился здесь со своей женой, маленькой, пухленькой женщиной, похожей на белую моль; до замужества она служила официанткой в ресторане.

Работал сосед в ночную смену и к тому времени, когда Сёдзо возвращался домой, уходил