Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918 - Ришард Болеславский

Я смотрел прямо перед собой, прикидывая, в каком направлении двигать уланов, и тут за спиной раздался шум, и я увидел, как из болота поднимается стена черной земли. Немецкая артиллерия обнаружила наше местонахождение и начала обстрел. Первый залп – перелет. Второй залп – недолет. Промедление было смерти подобно. Я пришпорил лошадь и понесся по открытой местности.

Справа была траншея, в которой я уже побывал, правда, попал в нее с другого конца. Раздался свист, и ударные части начали выбираться из траншеи. В настоящий момент их действия были совершенно бессмысленны, поскольку мы заняли их место в наступлении. Но вероятно, они больше не могли находиться в бездействии.

Позже мне рассказали о солдате по фамилии Виленкин, из известной в Москве еврейской семьи. Виленкин был неоднократно ранен, имел много наград. После отречения царя он ушел из кавалерийского полка и поступил служить в ударные части. Когда началось наступление, Виленкин выхватил револьвер и ринулся в толпу измайловцев, отказавшихся принимать участие в сражении. Он словно обезумел. Один против двадцати вооруженных винтовками солдат, под непрерывным огнем противника. Не понимаю, как солдаты не убили его. В тот день он еще умудрился принять участие в бою с австрийцами и был ранен.

Немецкая артиллерия наносила мощные удары. Мы проскочили проволочные заграждения, и я увидел, как в траншее, несколько секунд назад занятой ударными частями, один за другим разорвались два снаряда. В воздух взлетели мешки с песком, земля, бревна и то, что осталось от человеческих тел. Мечущиеся фигурки бросились в разные стороны. Словно в тумане, я наблюдал, как уланы растянулись в две линии, и понял, что необходимо с максимальной скоростью скакать вперед, и только вперед. Мне не пришлось отдавать команду. Все происходило само собой. Дожидаясь своих солдат, чтобы соединиться с третьим и четвертым взводами, я взад-вперед носился на лошади. Когда я поднял саблю, собираясь отдать команду перейти в атаку, то неожиданно, сквозь адский грохот, услышал слабый звук наших горнов. Четыре горниста исполняли первые аккорды польского гимна «Польша не погибнет, пока мы живы». Вот, оказывается, о чем полковник шептался с горнистами.

Поначалу я не понял, откуда доносится звук. Оказалось, он идет сверху. На вершине холма стоял полковник с горнистами. Гимн был запрещен, как «Марсельеза» и «Интернационал». Детей тайком обучали словам гимна, и они шепотом пели его. Сегодня гимн был впервые исполнен официально. Полякам, услышавшим звуки государственного гимна, словно впрыснули кокаин. Если до этого все голоса сливались для меня в единый гул, то теперь я отчетливо различал отдельные голоса.

– Иезус… Мария! – слышалось с разных сторон.

Где-то в сотне метров от себя я увидел Шмиля, размахивающего рукой и выкрикивающего на пределе возможностей:

– Рассредоточиться, ублюдки!

Необъяснимо, но я тоже подхватил его слова и тоже заорал:

– Рассредоточиться, ублюдки!

– Ура! – грянули уланы.

Внезапно горны замолчали, а затем раздался сигнал к общему наступлению кавалерии. Я взмахнул саблей и пустил лошадь рысью прямо поперек поля. Скорость постепенно возрастала. Я слышал тяжелые удары копыт о землю, всплеск воды, поднимаемой из луж, невнятные крики людей за спиной. Звуки разрывающихся снарядов и свист пуль слились в один непрерывный гул, и мы уже практически не слышали его.

Внезапно впереди я увидел лежащих на земле, вытянувшихся в линию солдат, которые стреляли точно в нашем направлении. Это были австрийские пехотинцы. У меня упало сердце. Когда вы видите человека, стреляющего в вас, это производит гораздо более сильное впечатление, чем когда вы только слышите свист пуль. К этому моменту лошади совсем обезумели. Теперь ничто не могло удержать их. Моя Зорька испугалась, когда перед ней неожиданно возник человек. Она рванулась, чуть не выбросив меня из седла. За спиной послышался смертельный крик. Вероятно, один из уланов проткнул австрийца штыком. Я упрямо скакал вперед к первой линии проволочных заграждений. Я должен ее перепрыгнуть, мысленно приказал я себе. Если я остановлюсь и начну выискивать брешь в колючке, меня точно подстрелят. Я знал, что моя лошадь способна взять этот барьер, но мне было прекрасно известно, что не все наши лошади могут одолеть его. Я направил лошадь вперед на заграждения, поминая имя Господа, сильно стегнул ее, и Зорька взяла колючий барьер.

Впереди шла следующая линия проволочных заграждений, значительно выше. Их мне было уже не одолеть. Я повернул направо и в тот же миг увидел, что рядом с тем местом, где я перескочил, в первом заграждении имеется брешь, через которую я легко мог проехать. Я принялся кружить, не приближаясь ко второй линии заграждений. Здесь обязательно должна быть брешь, твердил я себе. Она просто обязана быть. Не помню, сколько раз я повторил про себя эту фразу, и каждый раз, произнося ее, я пришпоривал лошадь. Я видел кровь на ее шее и на своих руках, слышал тяжелое дыхание животного. Многие уланы следом за мной перескочили первую линию заграждений и тоже метались вдоль второй линии в поисках прохода. Некоторые спешились и пытались перерубить проволоку саблями. Все взводы перемешались.

Слева застрочили пулеметы, и я увидел, как вокруг меня падают люди. Открытые в ужасе рты, перекошенные лица Мы попали в ловушку между двумя линиями заграждений, и пулеметы расстреливали нас с левого фланга.

– Влево, влево! – закричал я, поворачивая лошадь, и, пригнувшись к ее шее, поскакал.

В этот момент мои действия не преследовали определенной цели. Я не знал, куда скакать.

И тут я увидел Мукке. Он перескочил заграждения левее нас и теперь направлялся в нашу сторону. Залитое кровью лицо и странно сглаженное темя; его достала пулеметная очередь.

– Мамочка! – выкрикнул он, сделав два шага. И опять: – Мамочка! – И еще два шага.

Первый эскадрон, вернее, то, что от него осталось, отчаянно пытался выбраться из западни. Австрийцы обстреливали длинную, узкую полоску земли шириной около пятнадцати метров, по которой мы метались, охваченные паникой. Неожиданно для себя я увидел зигзагообразный пролом во второй линии заграждений. Уланы, подбадривая лошадей, продирались на ту сторону. Я последовал за ними; это были уланы из моего взвода. Мы преодолели вторую линию заграждений и опять оказались в открытом поле. Скачущие рядом со мной уланы успокоились. Их спокойствие передалось и мне. Я начал осознавать свои действия. Мы отъехали как можно дальше от бреши в заграждении, чтобы дать возможность остальным проехать через нее, а также для того, чтобы сформировать линию и пойти в наступление на вражеские пулеметы.