Персона - Максим Жирардо

ей оказывали помощь. Это напротив, в корпусе Гастона Кордье.

Он ткнул пальцем в конец коридора, куда-то на юг.

– Как она?

– Плохо.

Фрэнк повернулся обратно к мальчонке и Дюкре.

– По улицам разгуливает все больше и больше безумцев. Со всем тем, что выкладывают в Интернете, это вполне нормально.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Фрэнк, все так же стоя к нему спиной и глядя в окошко.

– Ха! А то вы сами не знаете! Сегодня, когда можно увидеть что угодно, люди сходят с ума.

– Вы полагаете, что человек сходит с ума, на что-нибудь глядя?

– Нет, месье, человек сходит с ума от того, что видит все это на телефоне, думает, что это совершенно нормально, и считает, что ему тоже так можно.

– Мне кажется, свои демоны есть у каждой эпохи.

– Вот вы с ними и сражайтесь, а я пойду попытаюсь сделать наш век хоть немного чище.

Старик с трудом выпрямился и двинулся в северном направлении, толкая перед собой швабру. Фрэнк на прощание махнул ему рукой.

– С кем это ты говорил?

Дюкре только что вышел из комнаты.

– С одним мудрецом, явившимся мне из мрака, – ответил он, пожимая руку, которую ему протянул Дюкре. – Ну и что ты об этом думаешь?

– Если ты не против, пойдем попьем кофейку.

Они прошли по длинному коридору с чередой палат, в которых перекрикивались между собой новорожденные, и метров через пятьдесят оказались в зале ожидания, где имелся автомат по розливу горячих напитков, а вокруг него – несколько стульев. Каждый взял себе чашечку кофе и сел.

– Ребенок пребывает в тяжелом шоковом состоянии. Могу с уверенностью сказать, что он присутствовал при происходящем. И сразу хочу тебя предупредить – четырехлетний мальчуган не нарисует тебе портрет преступника, тем более в шоке.

– Какие-нибудь подробности того, что он видел, ты получил?

– Его сведения очень фрагментарные, ты же знаешь, чтобы восстановить и хоть немного соединить воедино факты, мне требуется гораздо больше времени.

– Да, знаю.

– Ну хорошо. На данный момент я могу сказать тебе только одно: он проснулся, чтобы сходить в туалет, и в коридоре столкнулся с твоим злодеем. Тот сказал, что пришел к его маме, и усадил в гостиной перед телевизором. Потом пошел в спальню родителей и вернулся с мамой. Насколько я понимаю, связал ее и допросил. Малыш рассказал мне об игре, от которой маме было страшно и что она не могла говорить.

– Не могла говорить?

– Я до конца пока не уверен, но мне кажется, что ей, чтобы заглушить крики, заткнули кляпом рот.

– Да, это соответствует обнаруженным на теле следам.

– Дальше все очень расплывчато. Он говорит, что мама испугалась и заплакала. Что злюка показывала ей какие-то рисунки и делала больно. Он попросил прекратить, но злюка якобы ответила, что это лишь игра и мама просто притворяется.

– Тебе удалось узнать подробности о том, как внешне выглядела эта «злюка»?

– Нет, очень и очень мало. Преступник, по всей видимости, облачился во все черное, потому как мальчик говорит о черном комбинезоне. Все остальное теряется в тумане.

– Фоторобот составить нельзя? – досадно бросил Фрэнк.

– Куда там! Мы говорим об интерпретации слов ребенка, Фрэнк, а ты и сам знаешь, насколько в этом деле все деликатно. Для него важны детали, моменты, большинство которых на данном этапе не принесут тебе никакой пользы.

– А как насчет упомянутых им рисунков? Что ты по этому поводу думаешь?

– Мне кажется, преступник показывал ей то ли какие-то карточки, то ли фотографии.

– Фотографии?

– Он несколько раз повторил, что «злюка» показывала маме изображения. Я бы сказал, что это фотоснимки.

– И что, по-твоему, на них было?

– Со всей очевидностью напрашивается ответ, что человек. Но будь осторожен, здесь может оказаться и что-то совершенно другое. Говорить что-то определенно пока еще слишком рано, Фрэнк, это всего лишь ребенок, который совсем недавно стал свидетелем того, как пытали его мать.

Комиссар несколько раз глотнул все еще обжигающего кофе. Если не считать развития событий, соответствовавших картине преступления, остальные элементы выглядели слишком расплывчатыми и неточными, чтобы извлечь из них сколь-нибудь полезную информацию. Он задумался о снимках, которые злодей, вероятно, показывал жертве. Что на них было?

Другие пострадавшие? Человек, которого он пытался отыскать? Кто-нибудь бесследно исчезнувший?

– Это все?

– Да, пока у меня для тебя больше нет ничего. Чтобы в этом более-менее разобраться, мне понадобятся недели, а то и месяцы.

– А что с мужем?

– Рапорт о результатах токсикологической экспертизы ты читал?

– Да.

– Здесь я могу утверждать со всей категоричностью. К делу он не имеет никакого касательства. Его накачали сильнодействующим веществом. Мы обнаружили у него на шее след от укола, а в крови огромную дозу флунитразепама, использующегося в качестве анестезирующего средства. Доза соответствует часу его пробуждения, когда он позвал на помощь. Это не постановка. Он здесь ни при чем. Я бы не стал напрасно тратить на него время, он ничего не знает и ничего не видел.

– Спасибо, Карл.

– Всегда пожалуйста.

– Хочу тебе кое-что показать, чтобы ты сказал, что об этом думаешь.

Фрэнк вытащил из картонной папки снимки масок, обнаруженных на лицах Филиппа Сильвы и Виржини Дебассен. Их можно было рассмотреть под разными углами, спереди, сбоку, но также и изнутри, где их поверхность была гладкой и окровавленной. К ним Фрэнк добавил и фотографии жертв по пояс, когда с них еще не сняли маски.

– Предупреждаю, зрелище неприглядное, – сказал он.

Карл схватил фотографии и по одной их рассмотрел, подольше задерживаясь на тех, где были изображены жертвы. Фрэнк видел, что его зрачки впивались в каждый их пиксель.

– Полагаю, тебе интересно мое мнение о том, по какой причине он прибивал эти маски?

– Верно.

– Тебе известна разработанная Юнгом концепция персоны?

– Нет.

Карл стал дальше в подробностях рассматривать фотографии. Порой брал одну, поворачивал ее и так, и эдак, а потом клал обратно к остальным.

– Концепцию персоны, что в переводе с латыни означает «маска», Юнг определил как манеру человека выстраивать его отношения с обществом. Иными словами, маска представляет собой подсознательный психический инструмент, которым каждый человек обзаводится, чтобы раствориться в индивидуальности, отведенной ему обществом – в той самой индивидуальности, которой ему предписано придерживаться. Персона символизирует собой архетип, который человек предъявляет внешнему миру: славная девушка, добропорядочный отец семейства, амбициозный человек, гений, бизнес-леди, обольститель, учительница и т. д. Ее функция сводится к тому, чтобы оправдывать нашу индивидуальность. Карл Густав Юнг описывал ее так: «Персона — это то, чем человек в действительности не является, но что видят в нем другие и