Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

коснулось лица, распухшего от ледяного ожога. Сразу вспомнил, что обморозился возле скамейки и замер на месте.

— Туда тоже не пойду. Там холод лютый. За Америкой направо. А здесь тепло, — скороговоркой протараторил, будто в бреду.

Решил вернуться к сараю и удостовериться, мой это мир или нет. Будто пустого сарая и деда с его табуретом мне было мало.

«Всего разок залезал в подвал. И вылезал всего раз. Как тогда катапультировался из двенадцатого в шестой? А никак. Как мог за раз обратно вернуться? Тоже никак».

— Угомонись, ирод. Я за тобой не поспеваю, — взмолился дед, метавшийся по пятам.

— Не может такого быть, — сказал я уже вслух и продолжил путь к сараю. — Не может. Я подходил – там открыто. Вылезал – здесь открыто. А остальные миры куда делись? Морок это. Точно морок.

Подошёл к двери сарая, затворил её и убедился, что на ней, как и положено, написано «XII». Пнув её с такой силой, с такой злобой, что вход накрепко запечатался, я развернулся и пошёл на Павла с безумным от нахлынувших чувств лицом.

— Чур меня! — запричитал дед и начал креститься.

— Чур тебя, старый обманщик. Пошли в сарай, у меня к тебе вопросы, как осы. Сейчас тебя жалить ими буду.

— Так ты это… В себе сейчас, или как? — осторожно спросил Павел.

— Я-то в себе, а вот сон сейчас или явь, для меня вопрос. Морок на мне, и всё вокруг мне грезится, — сказал старику.

— Не морок это. Явь. Как есть явь. Ну, пошли в сарай. Пошли, пчеловод ты наш, осовед – вопросовед.

Мы вдвоём еле-еле открыли дверь сарая, заклинившую от моего пинка. Павел для порядка попричитал «Ну и силища. Ну и моща», и мы уселись на табуреты друг против друга, как два равных собеседника.

— Признавайся, деда. Можно ли враз перескочить из нашего мира в шестой? Как на духу говори, а то я встану и уйду.

— Всё в руках мира. Как он, родимый, удумает, так всё и сбудется. Это я как на духу тебе, — ответствовал дедуля.

— С тобой такое было? И как часто такое происходит?

— А как же. Бывало. Но не то чтобы часто. Когда захочет мир запихнуть посредника, куда подальше, так такое сразу же случается-приключается.

— А по желанию, такое можно устроить?

— На что тебе? Удумал жизнь командирскую облегчить? — начал дед капризничать.

— Значит, ухожу, — сказал я и встал с табурета. — Не хочешь или не можешь отвечать, переживу. Только твой подвал сегодня в нерабочем состоянии.

— Почему не в рабочем? А сам как явился – не запылился?

— Я за один раз в шестой мир перепрыгнул, и оттуда точь также вернулся. А если сейчас спущусь и посмотрю из подвала на правый лаз, он запертым окажется. Через это уже шестой посредник с ума сошёл и твердит теперь одно и то же. Проверим?

— Чепухи не городи, — твёрдо заявил старикашка.

— Хорошо. Я в левый слезу и проверю, а ты у правого стой и заглядывай.

— Заглядывай, не заглядывай, всё одно я тебя в подвале не увижу. Ты что, забыл, как он работает? В него хоть в оба лаза единовременно слезай, всё равно друг дружку нипочём не увидишь.

— Тогда я до дома. Нужно успокоиться и понять, что сегодня было.

— А мне рассказать? А осы-вопросы? Может завтра, а? — взмолился дед.

— Чур тебя, — сказал я вместо ответа и пошагал до дома.

* * *

«Почему так холодно? — думал я, продираясь сквозь ночной лес. — Куда нелёгкая занесла? Отчего снег на земле валяется, а деревья голые стоят? Ветер сдул, что ли?»

Я брёл по лесу зимой, да ещё и ночью. Что за чепуха? Хорошо ещё, яркая луна была на небе, и можно было различать силуэты деревьев. Смотрел на отблески далёкого огня, к которому направлялся, а что это было, пожар или костёр, с такого расстояния разобрать не мог. Как попал в лес – понятия не имел.

«Быстрей бы к костру добраться», — только и мог тогда думать.

Идти приходилось осторожно. Вокруг и тут, и там росли странные бесформенные кусты, а ноги то и дело соскальзывали с кочек, припорошенных то ли снегом, то ли опавшим с деревьев инеем. Так я шагал, высматривая подобие тропы, и выбирал дорогу шире и ровней.

Зубы стучали от холода, хотя ноги и руки были в тепле. «Хорошо, что валенки с рукавицами надел, — размышлял себе и ни о чём не беспокоился. — А где, интересно, мой дом?.. Стоп. Не помню, как сюда попал, а про валенки с рукавицами помню? Чушь. Я бы никогда не вышел ночью из… Да, из любого места. А валенок у меня отродясь не было».

Разозлился на себя за то, что ничего не помнил и начал быстрей переставлять ноги, и огонь стал веселее подмигивать между ветвями.

«Правильно идёшь, доченька», — почудился ласковый женский голос.

— Кто здесь? — крикнул я в темноту и остановился.

«Там тебе дадут полное лукошко подснежников», — снова прошептал голос.

— Тоже мне, сказочники. Сейчас покажу вам падчерицу с бабой Ягой, — погрозил я в темноту и снова пошагал к свету и теплу.

Голос пропал, и больше ничего не шептал. «Испугалась», — подумал я с облегчением и снова пошел медленно и осторожно.

Вот и поляну видно сквозь поредевшие ветви, а на ней огромный костёр. Только когда смотрел на него, а потом на дорогу, всё вокруг становилось невидимым, пока глаза снова не привыкали к темноте.

«Потом посмотрю. Подойду и буду пялиться, сколько душе угодно».

Когда вышел на поляну, на которой ярко и жарко полыхал костёр, оставалось идти метров сто, не меньше. Невольно заслонился правой рукой от огня, чтобы видеть, куда наступать, и почувствовал, как что-то упало под ноги.

«Похоже, всю дорогу что-то нёс, а сейчас разжал рукавицу, и эта штука выпала», — подумал я и остановился, чтобы разглядеть, что это такое, но нагнуться боялся.

«Что-то лёгкое, а иначе бы давно почувствовал и… И не знаю, что бы тогда сделал», — поразмыслил и, присмотревшись, увидел округлую, разрисованную квадратиками вещицу.

«Футбольный мяч», — решил я и пнул его валенком.