Ненужная мама. Сердце на двоих (СИ) - Лесневская Вероника

Внезапно воцаряется пауза, Дамокловым мечом повисает над нами. В висках бешено пульсирует кровь, и на мгновение мне кажется, что я оглох. Егор Натанович, умолкнув, смотрит будто сквозь меня.

Не сразу замечаю, что мы больше не одни, а за моей спиной кто-то есть. Оборачиваюсь, встречаясь взглядом с Викой. Она растеряна и удивлена, на дне зрачков плещется сомнение вперемешку с теплыми искорками, а на щеках играет легкий румянец.

Выпускаю чертов букет из онемевшей руки, однако его успевает поймать Богданов, забирает вместе с пакетами и мрачно уходит в дом, оставляя нас наедине. Напоследок грубо хлопает дверью.

Не принял, но хотя бы дал возможность реабилитироваться.

- Идем в беседку, - тихо и сипло выдавливает из себя Вика после затянувшейся паузы. Делает вид, будто ничего не слышала, растягивает пересохшие губы в напряженной улыбке и тактично переводит тему: - У нас возникли некоторые проблемы… с коммуникацией, - беспокойно озирается. – Не думала, что скажу это, но… Я не справляюсь, Гордей.

- Ма-Вика, - влетает ей в ноги Алиска, а за ней гуськом бегут двойняшки.

- Ма-а! – чуть не плача, зовет Виола. Дергает маму за край легкого сатинового сарафана, который ей невероятно идет.

Вика выглядит воздушной, милой, уютной, как в те дни, когда мы только познакомились и она навещала нас с дочкой. До того как я ее сломал. Сейчас та светлая девушка вернулась. Надеюсь, навсегда.

- А-дай ма! – требует Рус и грозит пальчиком Алиске. Сынок в своем репертуаре. У него стальной характер, еще мне фору даст.

Пока самая старшенькая вцепилась в маму, как обезьянка, я беру на себя младших хулиганов. Подхватываю обоих на руки. И правда, совсем котята, маленькие и легкие. Руслан настороженно замирает, насупившись и окаменев, а Виолетта, наоборот, рада мне и льнет к груди.

- Так, товарищи дети, - произношу насмешливо, по очереди чмокая двойняшек в щеки. Сын ожидаемо пытается увернуться, а после вытирает личико, будто побрезговал мной. Зато Виола смешно складывает губки бантиком. – Давайте договариваться, - вздыхаю протяжно.

Минута тишины и спокойствия, а затем…

- Па-па-а! – истошно вопит Алиска. Ее возмущению нет предела. – Брось каку! – внезапно заявляет, бесцеремонно указав пальчиком на Руса. Видимо, они тоже не нашли общий язык. – Брось, - машет ладошками на Виолу.

- Лисонька, нельзя, - шокировано хриплю. Она примерная, вежливая девочка и никогда себя так не вела. Впрочем, ей не к кому было меня ревновать. Все эти годы - одинок...

- Все хорошо, солнышко, мы просто знакомимся друг с другом, - аккуратно успокаивает ее Вика, притягивает к себе и тоже поднимает на руки. Не догадывается, что своим поступком вызовет настоящий апокалипсис.

Дети застывают на доли секунды, чтобы набрать полные легкие воздуха, и...

- Ма-а! – орут мне в уши малыши с обеих сторон. Праведный гнев, умноженный на два и возведенный в бесконечность.

Обреченно зажмуриваюсь.

Я сдаюсь!

Кажется, десяток самых точных операций на сердце провести легче, чем справиться с тремя детьми. Не ожидал, что все будет настолько катастрофично.

Глава 33

Виктория

Какофония детских криков разносится по саду. Я замираю в ступоре, не зная, как поступить. То ли помочь Гордею и спасти его от непривычно капризных двойняшек, то ли успокоить плачущую Алиску на моих руках, то ли… просто сбежать. Впервые чувствую себя беспомощной, словно не было ни педиатрии, ни беременности, ни почти двух лет материнства. Смотрю на самых любимых деток на свете – и погружаюсь в шок от их поведения.

Приглашая Гордея с Алиской, я была уверена, что тихая, милая и добрая крошка подружится с двойняшками. Думала, они быстрее найдут общий язык, ведомые зовом крови.

Родные люди, а борются за родительское внимание, как непримиримые враги.

Чем дольше слышу плач малышей, тем острее боль в груди. Растерянно смотрю на Гордея, который, несмотря ни на что, не отпускает Руса и Виолу. Наоборот, крепче обнимает их, по-отечески целует в мокрые, красные щечки.

Картина настолько уютная и семейная, что я тоже не могу сдержать слез. Мои самые смелые мечты оживают, играют яркими красками и согревают израненную душу. Уткнувшись носом в макушку Алисы, рвано вздыхаю, подавляя всхлипы. Ловлю на себе тревожный взгляд Гордея.

- Вика, все хорошо, - пробивается сквозь детские возмущения его уверенный, бархатный голос. – Это же дети, и они пока не могут сориентироваться, что происходит. Делят родителей, не понимая, что мы их любим всех одинаково, - тепло улыбается.

Уголки моих губ невольно тянутся вверх. Запоминаю Гордея таким – настоящим отцом, внимательным мужчиной, раскаявшимся человеком. Исцеляющий жар растекается по венам, сердце успокаивается, будто скиталось все эти годы, рвалось на части, не зная, к какому берегу прибиться, а теперь обрело наконец-то родной дом.

«Я не хотел рисковать ей! Я просто не мог опять потерять женщину, которую полюбил», - шелестят в ушах его слова вместе с шумом ветра.

Неужели не послышалось? Он выглядит и ведет себя так, словно мы и правда ему дороги.

Может, стоит дать нам шанс? Ради детей…

- Все хорошо, - соглашаюсь, повторяя его же фразу, как мантру.

- Так, родные, - произносит Гордей по-доброму, но достаточно громко, чтобы дети отреагировали. – Будем дальше плакать или пойдем разбирать подарки? Любите игрушки?

- Пода-ки, - встрепенувшись, Алиска вытягивается на моих руках. – Дай мой, - протягивает ладошку.

- Ца-ца? – переводит на свой язык Виола. – Дя! – часто кивает и улыбается, забыв о слезах, застывших на румяных щечках.

И только Рус остается непреклонен. Надув губки и вжав подбородок в шею, исподлобья посматривает на Гордея. Кружит по нему взглядом, косится на руки в поисках обещанных подарков. Его внутренняя борьба отражается на напряженном личике. С одной стороны, сынок хочет показать, что не продается, а с другой… ему дико любопытно, что же принес папа «Бяка».

- Я очень хочу подарки! – с придыханием восклицаю, подыгрывая Одинцову. – Кто быстрее в дом

Спускаю Алиску на траву, и Гордей следует моему примеру, осторожно приседая с двойняшками и освобождая их из объятий. Детская жажда соперничества переключается в другое русло, и теперь они наперегонки мчатся к двери, которую не закрыл за собой отец. Неуклюже перебирают ножками, визжат в пылу азарта и начинают хихикать. Главное, чтобы эти три торпеды деда с ног не сбили – он у нас тоже после болезни.

- Да уж, сложно, - чуть слышно выдыхает Гордей, поднимаясь с корточек и оттряхивая брюки.

Становится рядом со мной, как бы невзначай уложив руку на талию, приобнимает уверенно и по-хозяйски, будто мы женаты сотню лет. Не сопротивляюсь, малодушно впитывая давно забытое тепло любимого мужчины. Запечатлеваю момент в душе и памяти. Мы вместе смотрим детям вслед, давая себе секунду передышки. Сейчас мы просто уставшие родители, но… безгранично счастливые. Боковым зрением замечаю его улыбку и самая изгибаю губы.

- У тебя еще есть возможность передумать и уехать, - предлагаю шепотом. - Ворота рядом.

- Никогда, - чеканит он на полном серьезе и резко разворачивается ко мне лицом, чтобы посмотреть мне в глаза. Произносит четко и пылко: - Я хочу получить шанс остаться.

- Гордей, я не…

Что «не»?

Не прощу? Не знаю? Не могу довериться?

Или не хочу больше сопротивляться?

Тону в расплавленной платине его глаз, чувствую острый недостаток кислорода, но не в силах даже сделать вдох. Легкие сковывает спазмом, кровь замедляет свой бег, весь организм впадает в анабиоз.

Мыслями улетаю в палату реанимации, где мне запускали сердце…

«Я не хотел рисковать ей»…

Гордей берет меня за плечи, скользит ладонями вверх, к шее, большими пальцами проводит по моему подбородку, слегка приподнимая его. Наклонившись, касается моих губ своими. Нежно, почти невесомо, осторожно, будто нарушает закон. Обжигает горячим, рваным дыханием. Целует, как вор, похитивший мое сердце. Понимает, что не имеет на это права, но не может остановиться.