Русская война 1854. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, например, для леса поставили пилорамы, и теперь мы могли возить в Санкт-Петербург не кругляк, а более дорогие доски. Или, больше, сразу на месте делать из них мебель, для себя или опять же на продажу. Так же и с кожей. А вот с рыбой было сложнее — построить линию для консервов было не так уж и трудно, но это требовало времени. А для заморозки нужно было дополнительное оборудование не только у нас, но и в точках продажи. И снова время и ресурсы.
А они почти все были вложены в запуск новых промыслов. Самое простое, что пришло мне в голову — это чаны с электронными датчиками контроля температуры, которые должны были дать возможность делать сыры и другие молочные продукты длительного хранения. Бутовский попытался доказать, что это не имеет перспективы при текущем уровне смертности скота, но я только добавил новое направление — ветеринарию. А еще я узнал, что рядом есть большое месторождение известняка, и это стало решающим моментом для последнего крупного производства.
— Что там с цементом, есть подвижки? — спросил я у Александры с разом поскучневшим Евгением. Мальчик не очень любил углубляться в детали.
— Про него пишет тот студент, которого мы отправили им заниматься, Менделеев, — ответила девочка. — Говорит, что опыты Луи Вика 1817 года он уже повторил, подтвердив возможность получать цементный клинкер. А вот с добавлением силикатов, как в портлендском цементе Джозефа Аспдина, уже сложнее. Там же нужно обойти его патенты 1824 года, но ваш студент заверяет, что справится.
Еще бы, чтобы Менделеев и не справился. Тем более что именно силикатами он пока в основном и занимался. А если получится… Я невольно прищурился, представляя: цемент — это же бетон, добавим стальную арматуру, и вот перед нами возможность быстро возводить капитальные строения практически в любом климате.
— Спасибо вам, — я еще раз поблагодарил детишек, принимая у них последние письма. Теперь надо будет самому их еще раз перечитать, добавить свои заметки, а потом… Идти заниматься тем единственным, что я пока могу. Работать.
— Вам спасибо, — тихо ответила Александра. — Раньше, когда я бывала в Покровке, казалось, что время там остановилось. А теперь оно даже не идет, а несется, и люди… Обычно они ведь этого не любят, но там… Они ждут нового, им интересно. Нам обязательно нужно справиться, не подвести их.
Я только кивнул.
Как можно было почувствовать что-то подобное всего за неделю, я не знаю, но дети и девушки — они в таких вещах разбираются лучше нас, мужиков. А тут два в одном!
— Кстати, а вы знали, что вас все какой-то немец ищет? — неожиданно сменил тему Евгений. — Я уже пару раз его рядом с Волковским заводом видел, ходит, спрашивает о вас. Только его жандармы каждый раз не пускают: вежливо так, но берут и разворачивают.
Я даже опешил. И кто бы это мог быть? Впрочем, кому бы я ни понадобился, это хорошо. Если у меня самого пока не хватает ресурсов, чтобы помириться с Константином, возможно, их достанет у того, кому я понадобился.
* * *
Отто фон Бисмарк всего неделю назад прилетел в Санкт-Петербург на новой русской воздушной машине. Конструкцию потряхивало, и шла она ненамного быстрее шустрой лошади, зато сел на нее и без всяких пересадок добрался до нужного места. Чудесная вещь, не зря морское ведомство, запустившее недавно завод таких вот малых «Китов», как они их называют, сразу же гордо повесило на них свой флаг. И эти новинки с передовыми русскими двигателями были не только в небе…
Когда Отто вернулся в родной Шенхаузен после прошлой поездки, то первое, что он увидел в своем тихом уголке, так это святого отца Готтлиба, который перекапывал землю вокруг церкви Святой девы Марии и Святого Виллиброрда. Перекапывал с помощью плуга, привинченного к каркасу машины с тем же самым русским двигателем. Отто всегда был консерватором в глубине души, и защита юнкеров, олицетворяющих тихую прусскую глубинку, казалась ему делом всей его жизни. И вот даже здесь загрохотали сталь и пар.
Он тогда спросил, зачем Готтлибу все эти новинки, а тот вместо того, чтобы, как раньше, повспоминать о былой жизни, принялся рассказывать слухи о новом русском моторе. Совсем маленьком, но который можно заправлять хоть угольной пылью. В тот момент Отто так и не понял энтузиазма святого отца, но после долго размышлял об этом и, уже вернувшись на новый прусский завод под Санкт-Петербургом, неожиданно осознал.
Свобода, вот что так привлекло всех старых пруссаков в новом изобретении. Свобода, которую оно давало. До этого города год за годом отбирали ее у глубинки, привязывали к себе. Говорили: да, ты нас кормишь, но вот все остальное есть только у нас. Хочешь новые красивые вещи — покорись. И глубинка покорялась. Раньше… А теперь эти двигатели могли все изменить. Поставь их в каждый дом, и любой уже сам сумеет делать себе все, что угодно. Нет, не себе. А как раньше: появятся мастера, которые с помощью этих двигателей смогут тягаться даже не с мануфактурами, а с целыми заводами.
И это будет правильно. Чтобы страна развивалась, чтобы росла, в ней должно быть равновесие, а не когда кто-то может диктовать всем остальным свои условия. Фридрих-Вильгельм еще не понимал этого: слишком сильно его надломило Берлинское восстание 48-го года, а вот его младший брат Вильгельм был другим. Да, генерал-фельдмаршал и его единомышленники вроде Альбрехта фон Роона думали, прежде всего, о военной мощи, но они осознавали и последствия. Если ради новой армии отдать слишком много власти промышленникам, то что ждет Пруссию? Что ждет все германские народы? Только войны, одна за другой?
В общем, Вильгельм хотел создать противовес для своих главных сторонников, и поэтому именно он помог продавить решение об открытии завода в России. Несмотря на все угрозы Англии, несмотря на всю критику прусских заводчиков, теперь они делали двигатели и для себя, и для своего могучего союзника.
Вот только недавно Отто осознал, что до этого видел отнюдь не всю картину
