Опасна для себя и окружающих - Алисса Шайнмел

Может, ее перевели в другую палату, с зелеными стенами, как у меня.

Как и у меня, у Агнес наверняка давно пропал даже намек на загар. Впрочем, у Агнес кожа в принципе не темнела, а только обгорала, сколько защитного крема на нее ни переводи. Интересно, она теперь еще бледнее, чем во времена нашей дружбы? Интересно, веснушки за правым ухом и на тыльной стороне левой руки стали ярче или тоже потускнели? Пепельные волосы пожелтели взаперти или стали даже светлее?

Я поднимаю руку и оборачиваю вокруг пальца прядь волос, пытаясь понять, изменился ли их цвет.

Как и я, Агнес не может встать и пойти в туалет, когда захочется.

Мы обе не можем взять телефон и позвонить родителям, друзьям или даже адвокату, если появится такое желание.

Мы обе не посылаем эсэмэсок и электронных писем.

Мы обе вовремя не начали последний учебный год старшей школы.

У нас обеих мозг работает не так, как у других людей.

Нам обеим доктора поставили диагноз. Диагноз Агнес (черепно-мозговая травма) обозначается сокращением: ЧМТ.

Похоже, теперь у нас с ней даже больше общего, чем при первой встрече.

Мистер Кларк говорит, что за несколько недель до происшествия — я замечаю, что он ни разу не сказал «несчастный случай», только «происшествие», «трагедия», «травма», — Агнес позвонила родителям и выразила беспокойство душевным состоянием соседки по комнате.

Мистер Кларк протягивает руку, и миссис Смит подает ему телефон.

— Позвольте воспроизвести голосовое сообщение, которое Агнес оставила матери четырнадцатого июля.

Голос Агнес заполняет комнату. Под столом я скрещиваю и снова выпрямляю ноги. Конференц-зал оборудован кондиционером, как и палаты в больнице, но мне жарко. Я сжимаю колени и чувствую, как потею.

«Передай Мэтту привет, скажи, я скучаю. Я вчера стала рассказывать о нем Ханне, но она не любит говорить о парнях. Думаю, она стесняется, потому что у нее бойфренда никогда не было. Кажется, она разозлилась, что я вообще завела о нем разговор».

Я снова скрещиваю ноги, цепляясь правой ногой за левую лодыжку. Я злилась не из-за Мэтта. Я вообще о нем не знала. Когда Агнес упомянула своего парня, я не хотела ничего слышать, поскольку решила, что она имеет в виду Джону.

Мистер Кларк опять включает телефон:

— Еще одно сообщение. Агнес оставила его миссис Смит тридцать первого июля: «Привет, мамочка, это я. Сегодня Ханна снова говорила сама с собой, но на этот раз обо мне. Тут ведь нет ничего страшного, да? Многие люди разговаривают сами с собой. Ты не беспокойся. Девочки из общежития считают, что она просто немного странная».

Помню тот день. Я не сама с собой говорила. Я говорила с Джоной: объясняла, почему он должен выбрать меня. Да, в разговоре прозвучало имя Агнес. И да, возможно, я перечисляла ее недостатки. Но говорила я не сама с собой.

Джона сказал: «Знаю, тебе тяжело. Мне тоже тяжело».

Мы сидели рядышком, наши головы почти соприкасались, так что мы не сразу заметили, что Агнес стоит в дверях. Джона вскочил, соврал, будто ему надо заниматься, и так быстро ретировался, что Агнес даже не успела ничего ему сказать.

Но она бы ничего ему не сказала, даже если бы он остался.

Как и Люси, его вообще там не было.

Мистер Кларк опускает телефон. Они могли включить еще какую-нибудь запись. Я слышала, как Агнес оставляла кучу сообщений, — например, про то, что мы собираемся вместе поступать в Барнард. Или про то, как ей хочется спать, потому что мы опять всю ночь проболтали. Но эти сообщения, видимо, не укладываются в линию обвинения.

Мистер Кларк поднимает папку с историей болезни:

— Когда Агнес доставили в больницу, Ханна Голд вела себя агрессивно, что могло еще больше сказаться на состоянии пострадавшей.

Я открываю рот, чтобы возразить — я бы ни за что так не поступила! — но Легконожка кладет мне руку на запястье.

— Скоро придет наша очередь высказаться, — шепчет она мне.

— Ханна настаивала, чтобы ее пропустили в отдел интенсивной терапии, хотя она не является членом семьи. Она устроила сцену, потревожив других пациентов и их близких. Наконец врачи уступили. В тот момент они считали Ханну близкой подругой Агнес — но не спускали с нее глаз.

Ладонь Легконожки по-прежнему лежит у меня на запястье. Ее, похоже, не удивил рассказ мистера Кларка. Она, наверное, видела копию документов, которые он держит в руках. Я бросаю взгляд на родителей. Они тоже не выглядят удивленными: в отличие от меня, они это уже знают.

Я правда устроила сцену? Если послушать мистера Кларка, у них куча свидетелей: врачи, медсестры, пациенты и те, кто пришел их навестить. Но я ничего такого не помню. И даже если все было так, как он описывает, разве я поступила неправильно? Разве плохо, что я осталась с Агнес, а не бросила ее одну? Мой отец поступил бы точно так же, настаивая на особом отношении, на доступе туда, куда других не пускают.

— Прибыв в больницу, родители Агнес настояли на том, чтобы Ханну увели. У постели пострадавшей поставили охрану, чтобы Ханна не могла снова к ней подобраться. Можете себе представить, какое облегчение испытали Смиты, когда суд вынес постановление о принудительной психиатрической экспертизе Ханны. Они хотели уделять все внимание дочери, а не ее защите от девушки, которая поставила жизнь Агнес под угрозу.

Легконожка легонько сжимает мое запястье, затем убирает руку. Она пыталась меня поддержать или удержать, пока говорил мистер Кларк?

Когда приходит наша очередь, мой адвокат произносит короткое вступление, а затем поднимается Легконожка.

— Попав под мою опеку, Ханна поначалу не могла отличить реальность от галлюцинаций, — объясняет она.

Я смотрю на собственные руки, аккуратно сложенные на коленях, как будто я жду официанта в дорогом ресторане. (Папа научил меня никогда не класть локти на стол.) Я не хочу видеть, как все эти люди — судья, адвокаты, Смиты, мои родители, Стивен — разглядывают меня, пока говорит Легконожка.

Она продолжает:

— Ханна не помнит события того вечера такими, какими они были на самом деле. Она и не могла их запомнить, поскольку находилась в состоянии острого психоза.

Я вдруг понимаю, что мне сегодня слова не дадут. Судью не интересует моя версия событий: как предшествующих падению Агнес, так и непосредственно приведших к нему. Не имеет значения, если я буду настаивать, что Агнес поскользнулась и упала. И даже если скажу, что толкнула ее. Судья мне не поверит.

Легконожка описывает психоз, который я не могла