Опасна для себя и окружающих - Алисса Шайнмел

контролировать. Она объясняет, что подобные симптомы обычно проявляются в возрасте от шестнадцати до тридцати, хотя иногда бывали и случаи более раннего развития заболевания.

— Обычно у мужчин психоз развивается немного раньше, чем у женщин.

Я бросаю короткий взгляд на маму. Не мелькнет ли у нее тень гордости, что я иду вровень с мальчиками, опережая своих ровесниц? Но мама сидит с каменным лицом и смотрит прямо на доктора. На меня она не глядит, да и гордости что-то не видать.

— Нет ничьей вины в том, что симптомы Ханны не заметили раньше. В ее семье подобные недуги не встречались, и шанс заболеть составлял для Ханны всего один процент. — Ее послушать, так психоз заразен и я могла подцепить его от отца или дедушки. — Один процент, — с нажимом повторяет Легконожка.

Везет же мне. Один шанс из ста — сорвала джекпот.

— В клинике у нас была возможность пристально наблюдать за Ханной, и, несмотря на статистику, мы довольно быстро заподозрили такой диагноз. Что интересно, у Ханны болезнь приняла высокофункциональную форму. В отличие от других пациентов, Ханна не погрузилась в совершенно иную реальность — она интегрировала персонажей в повседневную жизнь.

«Персонажей». Вряд ли термин относится к медицине. Он, скорее, ассоциируется с персонажами книги, фильма, пьесы. Как будто я устроила спектакль для себя одной. Полагаю, Легконожка пытается объяснить происходящее простыми словами, чтобы нормальные люди поняли.

И под «нормальными» я подразумеваю не тех, кто здоров, в отличие от меня. Под «нормальными» я подразумеваю людей без медицинского и психологического образования, обычных людей, скажем адвокатов или родителей.

— Большинство пациентов испытывает только звуковые и визуальные галлюцинации, но Ханна входит в двадцать процентов больных, подверженных также тактильным галлюцинациям.

Вряд ли мои «персонажи» так хорошо вписались бы в реальность без этого дополнительного бонуса, тактильных галлюцинаций. Соседка, чей вес я ощущала на краю кровати. Парень, чьи руки так крепко меня обнимали, чьи поцелуи я чувствовала на губах. Я дотрагиваюсь пальцами до рта, пока Легконожка продолжает свою речь.

Может, не будь тактильных галлюцинаций, я раньше Легконожки догадалась бы, что Джона не настоящий. С другой стороны, тогда мой мозг мог подкорректировать историю Джоны с учетом отсутствия прикосновений. Я могла превратить его в парня, который не изменяет своей девушке, который не позволяет себе обнимать другую — даже если очень хочется.

— Нам повезло отследить заболевание Ханны в столь раннем возрасте. — Легконожка почти восхищается тем, какой хитрый вид приняла моя болезнь, и определенно довольна собой, гордится тем, что смогла ее диагностировать. — Мы никогда не узнаем, насколько далеко зашли бы галлюцинации без медицинского вмешательства. — Легконожка делает паузу, а затем добавляет: — Некоторые больные годами живут без диагноза, однако Ханна уже начала получать необходимую помощь. Ханна опередила остальных и сможет избежать подозрений и скрытности, с которыми другие пациенты сражаются годами.

Сколько раз она уже произнесла мое имя? Может, этому их тоже учат в медицинском: «Когда защищаешь пациентку, почаще называй ее по имени. Так она выглядит человечнее». А может, за долгие годы работы Легконожка сама сообразила.

Она продолжает.

— Ханне на всю оставшуюся жизнь понадобится лечение, но с правильно подобранными медикаментами и регулярной терапией у нее есть шанс на долгое и счастливое существование. Она сможет окончить университет, получить работу, стать успешным членом общества.

«Всю оставшуюся жизнь» — это очень долго.

Легконожка добавляет:

— Люди, страдающие подобным заболеванием, с большей вероятностью способны причинить вред себе, а не окружающим. — Она делает паузу, чтобы все осознали ее слова. — Я несколько месяцев работаю с Ханной и считаю крайне маловероятным, что она намеревалась причинить Агнес вред.

В ее описании я выгляжу совершенно пассивной, будто мозг действовал без моего на то согласия. Виновата болезнь, а я всего лишь невинная жертва. Оказывается, я ошибалась: моя защита никак не зависит от того, насколько близки мы были с Агнес. Тут сплошная биология.

Легконожка выражается довольно прозрачно. Но если она так давно определилась с диагнозом, почему у меня в истории болезни было написано, что я представляю опасность для себя — и окружающих?

С другой стороны, Легконожка упоминала, что на стационарном лечении настоял суд, а не она сама.

В первый раз я задаюсь вопросом: неужели я правда нравлюсь Легконожке? Определенно, она считает, что понимает меня лучше меня самой. Но в голосе у нее, кажется, проскакивают нотки восхищения, как будто ее впечатляет моя болезнь и радует мой шанс вести здоровую жизнь. Она твердо намерена объяснить судье и родителям Агнес, что я не виновата в случившемся и могу отправляться домой.

Неужели Легконожка так заботится о своих пациентах? Все это время я считала, что она работает в психиатрической клинике, поскольку ей не хватает компетенции для должности получше. Возможно, на самом деле она идеалистка. Возможно, она работает в клинике, потому что действительно хочет помочь девочкам, которых другие считают потерянными для общества.

Так некоторые приходят в приют для животных и говорят: «Дайте мне собаку, которую вы собирались усыпить».

Я чуть выпрямляюсь и смотрю не на свои сложенные руки, а на доктора. В горле у меня стоит ком.

— Уверяю вас, — продолжает Легконожка, — сейчас лекарства отлично борются с симптомами Ханны.

Наконец она сравнивает мою болезнь со сломанной костью: как и в случае с тяжелым переломом, мозг нужно попросту вправить.

Агнес сломала лодыжку, когда упала. Если точнее, когда приземлилась. Врачи вправили кость и наложили гипс, пока Агнес была без сознания.

Легконожка заключает:

— В клинике, поставив Ханне диагноз, мы, образно выражаясь, вправили кость и загипсовали перелом. Теперь, чтобы правильно функционировать в будущем, ей нужны терапия и медикаментозное лечение.

Мой доктор садится на место. Она смотрит на меня, улыбается и ободряюще сжимает мне руку.

сорок

Я выигрываю дело.

Правда, на выигрыш не очень похоже. Никто не вопит от радости, не ликует; никто даже не испускает вздох облегчения. Не улыбается.

Вместо этого происходит следующее.

Судья заключает, что доказательств предумышленного столкновения Агнес недостаточно. Единственный свидетель (я) находился в состоянии психоза.

Даже если Агнес сможет заговорить, ее показания не докажут, что я планировала ее толкнуть. Я могла потянуться к ней на помощь.

А если я все-таки ее толкнула, это не моя вина, поскольку в тот момент я была нестабильна и находилась под воздействием недиагностированного психического расстройства. (Конечно, наш адвокат такого не говорит. Он не допускает даже намека, что я вообще могла ее толкнуть.)

Отец Агнес с такой силой отодвигает назад кресло, что оно качается, хоть и не падает.

— Эта девочка опасна. —