Мальчик как мальчик - Александр Альбертович Егоров

не слишком мне нравились, и я надеялся, что до премьеры новое название родится как-нибудь само. Ему было из чего рождаться: сценарий был максимально сырым и представлял собой собрание низкохудожественных и высокопретенциозных этюдов. Взять хотя бы один, под названием «Автор на покое».

По нашей давней привычке, мы раскрыли книгу именно на той странице, на которой ее захлопнул автор. Все помнят финал романа, где сюжетные ниточки завязываются красивыми узелками; зачем-то нам потребовалось распустить один узелок и вытянуть нитку, не боясь, что остальная ткань сморщится и потеряет форму. Этим узелком был вот какой: после всех трудов Мастер и Маргарита были сосланы в загородный особняк на полный пансион, причем почетная ссылка обещала быть окончательной и вечной, как победа коммунизма. Это сочиненное счастье не было сложным. Я знал, в чем тут дело. Автор и не мог предложить своему герою больше того, чего желал сам.

Но мне хотелось озадачить героя еще кое-чем. Так в моем спектакле появился Бездомный Поэт, единственный друг и ученик, который когда-то был ему дорог. Был ли такой друг у автора, я не знал и узнавать не спешил. В конце концов, это была моя игра. Теперь – только моя.

На роль ученика я по собственной прихоти пригласил никому не известного исполнителя, студента одной уважаемой культурной академии, которую питерцы, не чинясь, именуют «кульком»; но мне не нужна была культура, мне нужен был поэт. Я потратил всего несколько минут, чтобы найти его в интернете. Для этого было достаточно набрать в поисковике ключевые строчки:

Я должен быть всегда один…

Получив от меня сообщение, этот парень был немало удивлен. Пришел на просмотр все в тех же старомодных очках и (что странно) тут же вспомнил меня. А в особенности – нашу дискуссию о поэзии в туалете одного малопочтенного ночного клуба.

«Не ожидал», – сказал он честно.

Я пожал плечами.

«Спасибо за помощь, – ответил я. – Вирус удалось победить».

«Я уж и не помню, что я тогда вам прогнал, – рассмеялся поэт. – Настроение было хорошее».

«Ладно. К делу», – сказал я.

Действие спектакля начиналось одним летним вечером, и вечер этот был чудесен. В черном свободном плаще, похожем на халат звездочета, в черной шапочке с вышитой монограммой, Мастер стоял у окна и любовался розовым итальянским закатом, ранним и стремительным; солнце, сияя медью, как начищенный таз, катилось за далекие горы. Слышались звуки лютни, и цикады звенели в сухой траве. Пение цикад мы скачали из интернета, вместе с концертом Массимо Лонарди.

Да, Мастер стоял у растворенного окна, и паучок спускался вниз по невидимой паутинке, обещая скорые вести. Мастер не ждал писем. В задумчивости он тронул пальцем паучка, и тот мигом вскарабкался обратно в свой кружевной дом; но обещание свое сдержал.

Музыка утихла вдруг, и цикады примолкли, как если бы кто-нибудь шел мимо, да и завернул по гаснущей солнечной дорожке к дому Мастера. Да так оно и было, потому что хозяин выглянул в окно и стал всматриваться вдаль, и даже ладонь приложил к уху, не доверяя глазам, и что-то такое услышал, должно быть, ибо от окна отпрянул, изменился в лице и очевидно встревожился.

И не зря, не зря: в следующую минуту за сценой послышались торопливые шаги, и старик-слуга появился, и заковылял навстречу хозяину, и заговорил, задыхаясь, знакомым голосом Савика Рогозинского:

– Там, мой Мастер, там…

– Тише, тише, Алоизий, – сказал Мастер с досадой. – Я уж знаю, что к нам гости. И Гарм не лаял, пустая псина…

– Ваш Гарм уж месяц, как… – начал было слуга. И остановился. Купить нового пса заместо подохшего от старости Гарма было его обязанностью. Но он пренебрег ею в силу разных причин, среди которых не последней была лень самого Алоизия, равно как и забывчивость его несчастного хозяина.

Мастер был седовлас, глаза его выцвели и казались совершенно близорукими – вероятно, от долгих ночных бдений над книгами. Шея его сморщилась, руки предательски дрожали, память отказывала. Он превосходно помнил все, что было давно и, казалось, не с ним; к примеру, не раз он пересказывал верному Алоизию одну и ту же историю, о некоем Всаднике и его друге, чье имя он, как на грех, позабыл. А вот на вопрос того же Алоизия: не желает ли хозяин передать через посыльного весточку жене, Маргарите? – Мастер неизменно несколько времени глядел на него, моргая своими прозрачными слезящимися глазками, будто не понимал, чего от него хотят. И лишь после некоторого раздумья отрицательно качал головой, желая сказать: нет, никаких вестей с посыльным передавать не нужно, да и сам он, Мастер, ни в каких вестях не нуждается.

Однако сегодняшний гость не был посыльным, как не был он и мальчиком-разносчиком, что раз в неделю добирался до виллы с корзиною, полной разнообразных припасов, как-то: хлеба, масла, битой птицы и другой дичи, а также кислого тосканского вина, до которого Мастер был большой охотник. Оказался же этот гость совсем еще молодым человеком, более всего походившим на студента, в костюме необычного покроя, с пытливым взглядом и в удивительных круглых очках.

Студент держал под мышкой не слишком толстую сумку, сшитую из искусно выделанной кожи, в которой, по всей видимости, хранил книги. От этого взгляд Мастера вдруг потеплел, и сам он расплылся в улыбке, снял и смял в руке черную свою шапочку с литерой «М», двинулся навстречу гостю и даже любезно указал, куда тот мог бы присесть, – на плетеное кресло у стола. Алоизий поклонился как можно почтительнее, однако на лице его читалась обида; с тем он и удалился, а гость присел, поджав ноги, и принялся любопытно озираться.

И правда, в покоях Мастера было на что посмотреть. Темные своды улетали ввысь, пыльные гобелены покрывали каменные стены, а в глубине зала темнели высокие шкафы с книгами. Всю эту бутафорию мы разыскали в подвале «Ленфильма» и долго монтировали при помощи мебельного пистолета, стреляющего металлическими скрепками, причем будущий Бездомный Поэт от усердия поранил себе палец.

Теперь Бездомный Поэт (а это, натурально, был он) сидел в кресле напротив Мастера и, слегка волнуясь, похлопывал ладонью по кожаной папке. Роль он знал, но все еще побаивался первых реплик.

Хорошо еще, что диалог открыл Мастер.

– Вы, верно, из города, – сказал он. – Как ваше имя, благородный юноша? Что за дороги привели вас сюда?

Услыхав столь учтивую речь, студент несколько опешил.

– Иван, – представился он. – Иван Бездомный. Это фамилия такая, вы не подумайте…

Здесь тот, кто назвал себя Бездомным, как будто смутился и