Мальчик как мальчик - Александр Альбертович Егоров

был скорее наполовину пуст, чем наполовину полон. На сцене же встрепанный юнец читал стихи. Нескладный и нелепый, да еще в дурацких очках, он говорил с непонятной мне экзальтацией, по-блоковски подвывая – я сразу понял, что ловить тут нечего. Мне давно надоели поэтические слэмы: не люблю, когда дохляки сражаются друг с другом, это выглядит противоестественно. Словом, это был вечер вторника, а вторничные вечера, как я уже говорил, не обещают абсолютно ничего ценного.

Ценным был бесплатный Wi-Fi, о чем сообщал горделивый плакат.

Я уселся за столик. Закурил и раскрыл ноутбук. Новых сообщений не было: определенно, я выпал из культурного контекста.

Днем раньше я прибыл в Питер на утреннем «Сапсане». Для этого потребовалось проделать сразу несколько невыполнимых действий. В круглосуточном киоске у Ленинградского вокзала я купил китайские клеенчатые тапки (в кармане камуфляжной куртки чудом завалялось пятьсот рублей). В этих тапках, пользуясь темнотой, я пробежался по неприятно липким рельсам и кое-как влез на платформу, где ждал пассажиров скоростной поезд. Без паспорта и денег рассчитывать было не на что, но снова пригодилось мастерство: два железнодорожных милиционера, покурив со мной не более пяти минут, признали во мне заблудшего собрата (по новой легенде, я отстал от почтового поезда где-то в Окуловке). Они впустили меня в первый вагон, где обычно сидели и сами – на прекрасное мягкое кресло сразу за кабиной, там, где парковалась тележка на колесиках, в которой проводники развозили завтраки пассажирам бизнес-класса. Никто не обратил на меня внимания, только машинист на минуту приоткрыл прозрачную дверь, взглянул без особой тревоги и тут же потерял ко мне интерес. За его креслом виднелся пульт управления с разнообразными кнопками и дисплеями. На стене было написано по трафарету: «Проезд запрещающего сигнала приводит к преступлению».

Поезд несся к Петербургу, свистом распугивая все живое, что встречалось на пути. Сквозь сон я слышал разговоры милиционеров. Один рассказывал другому про своего старшего брата, который погиб в Чечне, и даже тела не нашли, а нашли только изуродованную руку с браслетом из нержавейки. По этому-то браслету его (или ее) и опознали, а опознав, похоронили со всеми воинскими почестями. Даже такая мрачная подробность не заставила меня проснуться, и я поднялся с места только раз, уже на подъезде к Питеру – чтобы взглянуть в зеркало в туалете и досадливо сплюнуть.

Соседка отдала мне ключ от купчинской квартиры. Там все осталось по-прежнему, разве что слишком многое напоминало о счастливых прошлых днях; даже забытый машкин лифчик валялся за диваном. В старом пиджаке я нашел немного денег. И все же отдельные картинки никак не складывались в настоящий паззл. Идти было некуда и незачем. Поэтому мое следующее решение показалось мне вполне логичным. Вечером я был в «Бункере».

Официант улыбнулся мне, как старому знакомому. Разве что кинул любопытный взгляд на мою небритую рожу. На мое голое запястье. Что поделать, мои часы так и остались в сейфе у Тимура Макбетовича.

– Давно вас не было, – заметил официант. – Всё как всегда? Black label?

Я сделал вид, что задумался.

– Пожалуй, нет, – сказал я. – Я бы пива выпил.

– И… полтинничек вдогонку?

Он верно позиционировал меня, этот халдей. Будто считал с моей ладони всю предыдущую историю. И остановился прямо в сегодняшней точке. Смешнее которой уже некуда.

– И сразу повторить, – сказал я.

Молодой человек уверенно кивнул. Его глаза, круглые, как пуговицы, светились оранжевым: должно быть, в них отражались огни софитов. Темные волосы, связанные сзади в косичку, маскировали раннюю плешивость. Он пошел обратно к стойке; как раз в это время поэт на сцене получил свою порцию аплодисментов, пошуршал бумажками и стал читать снова:

Как я хочу быть негром

большим и черным негром

чтоб лазить по деревьям

и громко песни петь

чтоб чпокать черных женщин

больших и черных женщин

чтоб чпокать этих женщин

а после помереть

Великолепно, подумал я. Готовый манифест.

А поэт повествовал дальше:

Но я родился белым

больным и бледным белым

и что мне с этим делать

вот разве помереть

и вновь родиться негром

большим и черным негром

чтоб лазить по деревьям

и громко песни петь

Кажется, я первым захлопал в ладоши. Подумать только, думал я, как легко автору удалось разобраться со всей этой гребаной жизненной концепцией, о которую я разбиваю лоб вот уже сколько лет.

А он – взял и обосновал за минуту.

Тут пингвин принес пиво и водку в крохотном графинчике. Посмотрел на меня и подмигнул ободряюще:

– Жизнь-то налаживается, – сказал он.

Тост был неплох. Я опрокинул стопку и стал прислушиваться к ощущениям.

И что мне с этим делать, —

вспомнил я. И тихонько засмеялся.

Официант переминался у стойки. Я жестом пригласил его присесть.

– Скучаете? – спросил он.

– Да как сказать, – уклонился я. – Пробую лечиться.

– Это вы по адресу пришли. Ну что, за здоровье?

Я поглядел на него сквозь пивную кружку. Бледное лицо стало оранжевым. Затем я выпил, и весь остальной мир тоже начал меняться куда-то – возможно, к лучшему. Кажется, я начинал пьянеть.

Тем временем в зале случился перерыв. Под сводами заиграла фоновая музыка – какой-то архаичный lounge из эпохи ранних нулевых. Парнишка-ботаник собрал бумаги, поправил очки и не без гордости спустился в зал. Его окружила стайка девчонок гуманитарного вида, в застиранных джинсах. Нет, это не было похоже на afterparty после вручения «Оскара». Но, в общем, и я не тянул на Киану Ривза.

– Ты не грусти, – сказал мне официант. – Хочешь, анекдот расскажу?

Кажется, мы не пили на брудершафт, подумал я. Но кивнул.

– Сбежал один алкаш из больницы. Сидит такой в кабаке, дорвался, бухает. Приходит к нему смерть. «Ну чего, – говорит, – мужик, капец тебе?». А он отвечает: «Ага. Двойной. Со льдом».

Я молчал.

– Не смешно?

Вероятно, я был все-таки болен. Я совершенно не помнил, когда у этого халдея на пальце появился перстень с бриллиантом. Почему этот бриллиант светится и что означает этот свет.

Я же сам купил этот перстень на «али-экспрессе», вспомнил я.

– Ну, да, купил, – согласился Волан-Де-Морт. – Мне нравится. Но дело ведь не в реквизите. Меня каждый придумывает на свой вкус.

Он пригладил сальные волосы – со лба до мерзкой своей косички. Блеснул волшебным камнем. Я зажмурился и снова открыл глаза: мой друг никуда не делся.

– Я опять сплю? –