Льюис Кэрролл - Нина Демурова

Первого октября (прошло чуть больше месяца после знакомства с Россетти) Чарлз по предварительной договоренности с хозяином приезжает в Тюдор-хаус с камерой и всем необходимым для фотографирования. «Мистер Россетти, — записывает он в дневнике, — предложил пригласить Роберта Браунинга, чтобы сфотографироваться вместе в среду. Знаменитости, подобно невзгодам, в одиночку не ходят». Однако Браунинг не появился. Зато 6 октября, когда Доджсон вновь приехал к Россетти, день оказался удачным. «Отправился к мистеру Россетти, начал распаковывать камеру и пр. Пока был занят, приехала мисс Кристина Россетти, и мистер Россетти представил меня. Поначалу она казалась немного застенчивой, а разговориться не было времени, но она мне чрезвычайно понравилась». Несмотря на робость Кристины, Доджсону удалось уговорить ее позировать — он сделал два ее портрета. Потом все вместе обедали. Доджсон уехал, оставив камеру и другое оборудование для дальнейших сеансов у Россетти, который предоставил в его распоряжение сад и просторный подвал, где Чарлз оборудовал временную лабораторию.

На следующий день он опять приехал и снова фотографировал Кристину, а также ее сестру Марию Франческу, двух братьев и миссис Россетти, их мать. Кристина понравилась ему больше всех — он давно уже восхищался ее поэзией, к тому же ему импонировали ее глубокая религиозность и скромность. Выдающаяся поэтесса, автор проникновенных религиозных стихотворений и стихов для детей, она долгое время ничего не печатала. Ее брату Данте Габриелю лишь с трудом удалось уговорить ее опубликовать книгу стихов, а затем и поэму «Базар гоблинов» (1862). Она была красива, но, не желая обращать на себя внимание, одевалась не просто скромно, но бедно. Макс Бирбом, известный автор, художник и карикатурист, нарисовал карикатуру, на которой Данте Габриель говорит сестре: «Твое сердце может петь, как певчая птица, но почему ты одеваешься, как церковная служка?»

Доджсон был знаком с поэзией Кристины Россетти. За год до того он прочитал ее поэму «Базар гоблинов», написанную для детей, но, пожалуй, слишком длинную и мрачную для них. Знал он и детские стихотворения Кристины Россетти; их простота и мягкий юмор должны были ему понравиться. Вот два из них:

Гусеница, гусеницаВ шубке золотистой.Отправляйся, гусеница,Под листок тенистый.От лягушки под листкомСможешь ты укрыться,В голубой его тениНе заметит птица.Предстоит тебе скрутитьсяВ кокон под листком,Чтобы вновь потом родитьсяМо —тыль —ком.

Этот стишок невольно заставляет вспомнить о встреченной Алисой в Стране чудес Синей Гусенице и ее превращениях.

Во втором стихотворении поэтесса играет словами — такую игру любил и Кэрролл:

Есть у булавки головка, но без волос, увы!Есть у чайника носик, однако нет головы.Есть ушко у иголки, но не слышит оно,Есть язычок у туфель, но туфли молчат всё равно.Есть у дороги ямки, но нет подбородка и щёк,Есть у горы подножье, да что-то не видно ног.Есть у рябины кисти, но нет у бедняжки рук.Белым глазком картошка, не видя, глядит вокруг.Ключ серебрится в чаще, к которому нет замка,По полю, ног не имея, лениво бежит река.Есть у расчески зубы, но есть не может она,За месяцем месяц проходит, а не за луной луна.Есть рукава у потока, хоть поток не одет,Папку носят под мышкой, а под кошкою — нет.[55]

Когда в 1865 году «Приключения Алисы в Стране чудес» вышли в свет, Кэрролл послал поэтессе экземпляр с дарственной надписью. В ответном письме Кристина благодарила его за сказку и признавалась, что ей особенно нравятся Белый Кролик и Щенок. Знакомства с Безумным Шляпником, писала она, она «постаралась бы избежать, а что до Мартовского Зайца, то пусть он останется под вопросом». Ее брат также прочитал сказку — и пришел в восторг от стихотворений. Пародии на школьную премудрость показались ему «просто восхитительными».

Неменьший восторг Россетти вызывали и фотоработы Чарлза. В Музее Эшмола в Оксфорде хранятся письма художника Кэрроллу, в одном из которых он пишет: «Я опять тревожу вас просьбами о фотографиях. Все так восхищаются ими!» — и заказывает 30 копий, не останавливаясь перед расходами.

Кэрролл продолжал бывать в доме Россетти. Молодой художник Генри Т. Данн, посещавший Россетти в это время, впоследствии вспоминал: «Льюис Кэрролл… был частым гостем на Чейн Уолк в то время, когда Россетти поселился там». Обычно его приглашали к обеду, за которым он имел возможность наблюдать разношерстную богемную публику, собиравшуюся на шумное — а порой и буйное — застолье у Россетти. Кое-кто из гостей был известен своими неблаговидными махинациями и, не стесняясь, рассказывал о них. Доджсон был для них ученым доном, человеком не от мира сего. Его присутствие никого не стесняло; он же, конечно, прекрасно понимал, какие люди окружают Россетти. Сын священника и сам принявший сан, он многое повидал на своем веку, но никогда ни единым словом не упоминал об этом печальном опыте. В его дневнике нет ни слова о разгуле и вольнице, которые царили в доме Россетти.

Постепенно атмосфера в доме на Чейн Уолк ухудшилась. Ухудшилось и состояние самого Россетти: обильные завтраки и обеды (один из мемуаристов назвал их «колоссальными»), крепкие напитки и наркотики усиливали нервную возбудимость, вскоре ставшую болезненной. С каждым днем ситуация накалялась. Мышь-соня пристрастилась к поеданию сигар; нагие художники гонялись друг за другом по саду. Мередит, отличавшийся остроумием, позволял себе смеяться над хозяином, и тот в конце концов в гневе плеснул ему чаем в лицо. Визгливое восхищение Суинберна маркизом де Садом и его дикие пляски в саду действовали Россетти на нервы. Немудрено, что Доджсон был чужим в этом кругу; Уильям Майкл говорил, что ему не нравятся шутки дона, — он находил их «странными и не смешными». Визиты Кэрролла становились всё более редкими.

Знакомство с Россетти и его окружением нашло неожиданное отражение в поэтическом творчестве Кэрролла. В 1865 году Суинберн опубликовал трагедию в стихах «Аталанта в Калидоне»; в основу ее лег древний миф о дочери аркадского героя Иаса, известной охотнице, которая убивала претендентов на ее руку. Произведение обратило на себя внимание публики и критики. Правда, у рецензентов не было единого мнения; кто-то метко назвал поэму «викторианской версией греческой трагедии»[56]. И всё же это было началом известности ее автора. Приведем некоторые строфы из «Аталанты в Калидоне».