Судьба и другие аттракционы (сборник) - Дмитрий Раскин

— Значит, ты вернешься на Землю, чтобы принять участие в судебном процессе, — говорит Стоя.

— Надеюсь, это обогатит как теорию, так и практику права. — Марк считает, что это он таким образом ободряет нас.

— Как и прежде, — Марк открывает очередное наше «совещание», — в этом секторе галактики радиосигналов нет, что не исключает возможности жизни, в том числе, разумной. Так что, может, нам еще повезет.

— Ну да, — кивает, морщится Стоя.

Я хорошо понимаю это ее «ну да». Во второй раз мы исправим ошибки первого . Это такая работа над ошибками будет? И все получится, все срастется. И к нам вернется все, что мы потеряли, умертвили в себе на той, первой нашей планете.

Она изводит, разрушает себя всем этим. И не может остановиться. А я? Только лишь сознаю свою бездарность. Я не могу ей помочь! Вообще. Ничем. Полнота, беспощадность ее понимания — но вот так, без катарсиса.

— Ну да, — повторяет Стоя. (Мы уже с ней вдвоем в нашей каюте.) — Со «второй попытки» мы станем талантливы, свободны, дерзки, добры. И снова счастливы будем.

Тут, правда, есть один нюанс насчет этого «снова»… Я пытаюсь убедить ее? Объяснить ей? Достучаться до? Только что мне сказать?

Что мы счастливы и сейчас? После того, что было?! Это чудовищно, может. Здесь мы ущемляем бытие, глумимся над метафизикой, извращаем душу.

Но это правда!

Подлинность счастья как искупление вины? Я вязну в этих словах. Цепляюсь за то, что это одна из сторон искупления, лишь одна, но зачем же ее отвергать.

Смесь презрения и жалости ко мне я читаю в глазах Стои.

— Я права. — Стоя говорит, скорее всего, себе самой. Вот так, без подробностей. И ясно, о чем она.

— Я заложница своей правоты. Мне даже кажется, — это она уже мне, — было бы легче без нее. Будь просто лишь преступление, как говорили когда-то «злодеяние», да?.. А я только все утверждаюсь в собственной правоте. — Долгая пауза. Наконец, снова:

— В полноте правоты я хочу наказания? Искупить, исправить нельзя. Души не вернуть. Значит, в пользу бытия? Так вот, вообще? (Ты бы так наверно назвал.) А комизм ситуации в том, что наказания всё как-то не получается. Не задалось у меня с наказанием.

— Оно уже, — говорю я. — И жестокое.

— Это только слова, — она касается моего плеча таким останавливающим, отторгающим движением. Когда-то в Гарварде, после вечеринки точно таким же жестом девушка отказала мне в сексе.

— Со второй попытки мы станем талантливы, свободны, дерзки, добры, — скороговоркой повторила Стоя. И вдруг медленно:

— А ведь мы и были такими тогда, в первый наш раз. Но это не уберегло. Наоборот, подтолкнуло.

Я обнимаю ее. Мне плевать на все ее отстраняющие жесты. Держу в объятии.

Застываю. Что же, перед нами галактика, напичканная тайнами — это поможет сколько-то.

Работа, прорва работы. Мало времени для мышления — это все, в голове чуть было не мелькнуло фальшивое «лечит». Какое там! Ей бы выдержать просто.

Марк? Он, в общем-то, понимал, что происходит со Стоей. Он любил ее так, как может любить человек, подобный Марку. (Я не забыл сделать такое уточнение.) А ведь мы с ним солидарны со Стоей в том, что она сделала. И мы знаем! Но… сделала-то Стоя именно. И вот здесь грань. Водораздел. Стена. Марк здесь — она «там». Марк при всем его понимании, при всей любви был успокоен этим. Я ненавидел за это Марка. Я слишком поздно увидел, что я, на самом-то деле «здесь», вместе с Марком.

Все планы пришлось поменять. Мы запеленговали радиопередачу. Марк развернул «Возничий». Мы пошли за сигналом.

14. Синдром Гордона

Текст передачи был сложен. Наш хваленый дешифратор, можно сказать, не справлялся. Ничего, вопрос времени только, пусть куда более долгого, чем нам бы хотелось. Дешифратор выдаст «сырье». Затем Марк (здесь ему не было равных) доведет, если не до совершенства, то уж точно, что до ума по методике Пенье — Смирнова.

Пока было ясно только одно: сигнал повторяющийся, мы получаем одно и то же сообщение за разом раз. По всему судя, это послание какой-то высокоразвитой цивилизации инопланетному разуму. То есть, получается, нам. Что же, по адресу.

Одинокая планета вращалась по своей эллипсовидной орбите вокруг звезды того же типа, что была солнцем для планеты Гирэ. Почему мы не обнаружили ее раньше? Из-за искривленности пространства? Это все лишь только образ. Речь здесь идет об иной, более сложной пространственной структуре, нежели та, к которой мы привыкли. Если б мы только знали тогда, насколько она иная.

До планеты было около года лета. Что же, тем лучше мы подготовимся к Контакту. Ухмылка Стои означала: «А вот и вторая попытка». Во всяком случае, я понял так. Стоя отвернулась от меня.

Этот сектор космоса был буквально напичкан всякого рода техникой: радиотелескопы, автоматические станции, что-то еще, чему мы даже не могли подобрать аналогов. Ясно было, что эта цивилизация намного превосходит нашу. Каждый их аппарат, мы понимали, сканировал наш корабль, наверное, и нас самих. В какой мере? Судя по уровню их технологий, скорее всего, что в полной. От чего нам сделалось неуютно как-то. Ну что же, во имя Контакта! То есть нельзя теперь исключать, что наши разговоры прослушиваются, наши сознание и подсознание просвечиваются, наша физиология изучается?! Делаешь свои дела в сортире и вдруг мысль: а что если ты сейчас герой реалити-шоу? Думаешь о чем-либо — а что если они считывают твои мысли сейчас? Я назвал это синдромом Гордона. Столкнувшись с тем, что нас превосходит, мы начинаем это превосходство возводить в абсолют, принимаем его за безмерное, немеем перед ним. И отсюда страх. Чем дальше, тем больше страха. Мы проецируем на превосходящую нас цивилизацию собственное: вот что бы мы могли сделать, столкнувшись с инопланетной жизнью, гораздо слабее нас? И становится уже совсем нехорошо. Да ничего бы не сделали, одергиваем мы себя. Мы же… далее следует долгий перечень, какие мы: мудрые, нравственные, моральные, к тому же теперь у нас есть опыт . Но страха не становится меньше ни на чуть. Во-первых, это же мы , а про них вообще ничего не известно. Во-вторых, мы не верим в себя . Как оказалось! (Это, наверно, во-первых.) Почему синдром Гордона? Потому что я был подвержен больше остальных.

Мы отправили им наше послание (составлено лучшими умами Земли). У нас было два варианта: для гуманоидной и негуманоидной цивилизации. На всякий случай мы выслали оба.

Вместо ответа получили всё то же сообщение. Это намек на то, что нам бы пора уже дешифровать их депешу? Может быть, тест такой? С теми, кто не может справиться с их пробным текстом, они вообще не хотят разговаривать. Не о чем, в смысле. Но тогда они бы просто могли не пустить нас дальше. С их возможностями вряд ли сие было б проблемой. Ясно одно, нам не мешают, только тщательно изучают, других признаков недружелюбия (то есть это недружелюбие?!) пока что нет. Вот именно — пока что! А мы не решаемся даже обследовать их автоматику, все эти станции и прочее. Вдруг нас сочтут нетактичными. Кстати, в их космосе ни души. Кажется, всё перепоручено технике, может, оно и правильно. Нас же при подготовке к экспедиции чуть было не заменили автоматом. Но почему они признают только личный контакт? Почему не хотят присылать ничего кроме этого своего текста? За оставшиеся нам полгода полета мы могли бы с ними намного продвинуться. Мы предлагаем им свою логику, так? И поражаемся, почему они ее не принимают. Ведь мы же правы ! (Сарказм вроде как успокаивает.)