Полдень синих яблок - Ума Барзи

- И что это за условия?

- Жертвоприношения! - выпучив глаза, прошептал Борис Львович, как школьник, рассказывающий страшную историю.

Игорь поперхнулся и, вытирая белоснежной салфеткой губы, взмолился:

- Борис Львович! Ну, хватит меня разыгрывать! Я уж было повёлся, - слукавил он, не веря на самом деле ни одному слову Лесоводского.

- А я тебя не разыгрываю, я тебе глаза открываю.

- Хорошая у вас тактика - закрыть мне рот, чтобы открыть глаза. У меня весь аппетит пропал.

- Да ты кушай, кушай. Я постараюсь лояльненько так обрисовать, без жутких подробностей.

- Вот спасибо!

- Мы остановились на том, что этой мумии нужна постоянная подпитка, энергетическая, в виде поклонений, распевания гимнов, мантр и совсем иного рода, - Борис Львович с опаской посмотрел на Игоря, - ну, то, что я сказал раньше.

- Мгм, - промычал Игорь, - Я понял.

- Тогда подключается усилитель в виде золотой пластины, желательно древней, с начертанными на ней указаниями и душа мумии начинает выполнять любые указания - влиять на огромную национальную общность, диктовать свои условия.

- А зачем это мумии?

- Ну, что ты как ребёнок! За этим стоят люди. Страшные люди!

Первым делом он вбил в поисковик слово 'серафим', но, похоже русскоязычному сегменту всемирной паутины в нужном ему значении это слово знакомо не было.

Поисковик выдавал шестикрылого Серафима, Серафима Саровского, Серафимо-Дивеевский монастырь, Серафимовича и даже какую-то Клавдию Серафимовну.

Игорь ничего другого не ожидал и решил зайти с другой стороны - более продвинутого и многознающего западного интернета и вбил слово латиницей. Тоже ничего особенного.

Он задумался. Что-то во всей этой истории было. Насколько интересное, настолько и странное. Знамёна с головой вождя, демонстрации с портретами, пионеры, бюсты, октябрятские значки - всё это словно было частью какого-то гигантского таинственного ритуала во имя тщательно оберегаемой мумии.

Но предмет трепетного поклонения многих поколений, а поросту говоря, не преданное земле тело, было темой неприкасаемой. В своё время. Но сейчас всё изменилось, строй, правители, люди, всё стало иным, а воз, точнее, труп и ныне там. Современные дети уже понятия не имеют, кто был этот человек, приоритеты, что он культивировал, канули в лету, а кто-то продолжает тратить огромные средства, раз в неделю мыть и переодевать, сохранять неизвестно для чего тело, бывшеее когда-то вождём. И изначально, кому из безбожников пришла варварская мысль устроить усыпальницу в самом центре страны?

Здесь было, где развернуться.

И он набрал на клавиатуре простые, но священные когда-то для каждого советского человека слова 'Красная площадь'.

Пробираясь сквозь частокол патетики и дифирамбов, он наткнулся на прелюбопытнейшую статью. Американский исследователь из числа воинствующих антикоммунистов, которые знают о России гораздо больше, чем сами россияне, но ссылаясь на вполне определённые, не скрываемые источники информации, писал на первый взгляд полную чушь. Чем дальше продвигался Завадский по тексту, с удивлением обнаруживая неожиданные страшные подробности истории сакрального места, тем больше он мрачнел, повысившееся было настроение тут же улетучилось. И вдруг он почувствовал резкий приступ рвоты.

Он еле успел добежать до туалета, как его вывернуло, как ему показалось, со всеми потрохами, в фарфоровый, с сияющей золотом колючей проволокой, лентой вьющейся в глубине прозрачного стульчака, унитаз. Рвало его долго и мучительно, до спазм. Отравленный организм, спровоцированный страшными подробностями казней и пыток, с отвращением исторгал всё, что принесло ему мучительные страдания. Американец словно нарочно издевался, маниакально смаковал издевательства над людьми, описывал процессы вырывания ноздрей, четвертования, стегания кнутом, варения заживо и прочих мерзостей, что веками творились на этой обители страха и боли. Реки и ручейки крови мучимых и убиваемых текли, пропитывая это место насквозь и просачиваясь, скапливались, омывая бледные застывшие лица сброшенных здесь же, в оборонительные рвы, уже казнённых, людей.

Красная, стало быть, кровавая. И снова острый приступ рвоты сжал в спазмах истерзанный желудок.

Тщательно умывшись и налив себе чаю, он снова сел за монитор. В голове пронеслось, как всего один только раз, будучи ещё школьником, попал в Мавзолей, который так гнетуще подействовал на его неокрепшую детскую психику, что потом всю ночь он метался в кошмарах.

Вчитываясь в текст, Игорь вдруг споткнулся на слове терафим и по телу пробежал озноб. Так вот, что имел в виду китаец! Никакая не Серафима! Терафим!

Иностранец через строчку упоминал заветное слово и иначе, как зиккурат, Мавзолей не называл.

И тут Игоря поджидал очередной шок! Оказывается, терафимом главного бога вавилонян ВИЛа (на этих словах он почесал затылок, совпадение весьма необычно!) была забальзамированная голова рыжего, бородатого и лысого мужчины (тоже случайность?), заключённая в стеклянный саркофаг (третья случайность - уже закономерность!).

Игорь, боясь пропустить каждое слово, с жадностью вперился в экран.

Историк лихо, со знанием дела, как будто только этим и занимался всю жизнь, описывал технологию изготовления терафима, создание энергоинформационного поля, подпитку. Слова, сплетаясь в длинную логическую цепочку, обрастали неожиданными потрясающими выводами. Он манипулировал ими, сведя воедино события и факты, которые бывшему советскому человеку даже в голову не могли прийти. Игорь не был верующим человеком, но иногда ходил в церковь и даже покрестился, отдавая дань моде, захлестнувшей Россию. И хоть духовность эта была, скорее, ярморочной, показной, но людям нужно во что-то верить. И когда развалилась вера коммунистическая, на её обломках возникла другая крайность. Люди, подавленные бездуховностью общества, массово ринулись в церкви, патаясь заменить освободившееся место новым заблуждением - религией, которой их лишали мучительные десятилетия.

Но даже у него, читающего эти строки, волосы вставали дыбом. Страшно было подумать, что это может оказаться правдой. Ещё страшнее, что всё это похоже на правду!

Он схватил телефон.

- Светочка! - от тошноты дыхание перехватило, голос задрожал, что можно было принять, не видя собеседника, за сладостное томление.

- Да, Игорь Николаевич, - испуганно произнёс женский голосок на том конце

провода.

- Слушай, у меня к тебе дело. Я понимаю, сегодня выходной, но не в службу, а в дружбу! Тут одна темка наметилась, давай её сместе проработаем, - многозначительно предложил он.