Солнце не померкнет - Айбек

Много танков уже повидали бойцы. Сражались с ними. Видели отблеск их лохматого, дымящего пламени.

Но встретиться вот так, один на один, — все же нелегко.

Поскрипывает под ними снег. Ветер гонит поверх снега пыль и копоть.

Впереди ползет Дубов. В ногах Бектемира, окаменевших от холода, нестерпимая боль. Сейчас бы огня и, как поджаривают кукурузу, зарыться в горячие угли!

Опыт и инстинкт забрасывают бойцов в безопасное место. Но нужно скорее дойти до цели. Нечего прятаться!

Друзья снова, приминая снег, продвигаются вперед.

Вдруг Бектемира окликнул знакомый голос:

— Куда?

Это был Азимов. Он подполз совсем близко.

— Куда это вы собрались, братья? — связист удивленно смотрел на бойцов.

— Задание есть. Можно даже проститься на всякий случай. А вы? — произнес Бектемир.

— Опять связь прервалась, — выругавшись, сплюнул Азимов. — И провод кончился. Что теперь, жилами своими сцеплять? Вечером будет плов с казы. Приглашаю в гости.

Бектемир недовольно посмотрел на земляка: нашел же место шутить.

— Что это ты развеселился?

— Правда. Есть парикмахер один. Мастер на все руки. Такой храбрец! Бритвой грозит немецким самолетам, — Азимов подмигнул Бектемиру. — Если сегодня жив останусь, я сам поднесу вам на своей ладошке горку плова. А если расстанусь с жизнью, пусть это будет поминальный по мне плов. Дунете в мою свирель…

Бектемир грустно улыбнулся.

— Ладно уж. — И, кивнув, боец пополз вперед вслед за Дубовым, который удалился уже на значительное расстояние.

Когда немцы попытались взять деревню в третий раз, Никулин сам повел в атаку первую роту. Но, сделав несколько шагов, схватился за окровавленное плечо, Связной с сержантом, командиром третьего отделения, отнесли офицера в овраг, перевязали ему плечо и шею.

Лицо Никулина покрылось пятнами.

"Какая бессмыслица! — с горечью подумал капитан. — И это накануне большого дела!"

В глазах потемнело. Захотелось лечь и замереть. Но, собрав последние силы, комбат продолжал сидеть.

Боясь потерять сознание, он держался, чутко прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Из разговора связного с сержантом комбат понял, что его дела неважные.

— Нужно донести до санбата. Видишь, сколько крови потерял…

— А как же батальон? Ведь бой идет…

Комбат смотрел вперед. Но ничего не видел, кроме дыма и взрывов.

— Нужно в санбат, товарищ капитан, — решился сказать связной.

— Подожди, — еле выдавил комбат. — Немного подожди…

— Вам же нельзя, — решительно произнес связной. — Обязательно в санбат.

— Рана у вас нешуточная, ведь свалитесь, — поддерживая связного, сказал сержант.

Никулин раскрыл было рот, хотел что-то сердито сказать, но промолчал.

Связной и сержант подняли своего командира.

В это время Бектемир и Дубов повернулись и заметили, что командир ранен.

— А ну, по гранате за капитана! — крикнул Дубов. — Держись, фашист!

Одна за другой взорвались гранаты.

Танки покрылись клубами дыма.

— Подождите, — попросил капитан. — Дайте взглянуть.

Связной и сержант остановились.

Комбат Никулин встал, посмотрел вслед своим бойцам, но вдруг покачнулся и упал.

Глава двадцатая

Русская зима — жестокая зима. Сейчас она в самом разгаре. От огромных елок, переживших века, до нежной елочки, чуть-чуть поднявшейся от земли, все в великолепном снежном уборе. Деревья стоят гордые и красивые.

Их не тронул огонь боя. Этот огонь затухал и на пороге столицы.

Москва, словно чудо-крепость, вылитая из стали, стояла, собрав все силы и волю.

На каждом метре гитлеровцев подстерегала смерть. Хорошо вооруженные, полные надежд на танки и авиацию, рвались вперед фашистские полчища.

— Не пройдете, — заявляли в ледяных окопах бойцы.

И лед таял от огня, бешеного, ненасытного.

Окрестности Москвы были окружены кольцом мощной, крепкой обороны. Москвичи — и молодые и старые — днем и ночью, отказываясь от сна и отдыха, вынося тысячи мук и лишений, укрепляли город.

Зубы врага, того самого врага, который торжествующе топтал своими сапогами всю Европу, сломались, раскрошились у порога Москвы.

Хотя гитлеровцы посылали все новые и новые дивизии, хотя тысячи танков и самолетов поливали землю огнем, они не могли сломить волю нашего народа. Гнев, ненависть и жажда мести кипели в сердцах людей.

Вся сила советских народов собралась в один мощный кулак. И этот кулак повис над головой врага.

Декабрь проходил в ожесточенных боях.

Хваленая мощная техника, на которую опирался враг, перестала быть грозной. Ее побеждали люди. Плотной стеной на пути врага вставали закаленные в боях войска, новые, тепло одетые и хорошо вооруженные дивизии. Настроение царило бодрое.

Шумная беседа шла около костра и в батальоне Никулина.

— Товарищи, теперь мы забудем, что такое отступление, — говорил Дубов, окутанный махорочным дымом. — Покажем Гитлеру, как нужно бить по-настоящему. Черед наш. От нашей хватки теперь не уйдет живым ни один фашист. Русская земля станет могилой для врага! Таков приказ нашего города, нашей Родины, нашей партии! Переходим в наступление! Соберите всю свою ненависть! Есть возможность вручить ее по адресу.

— Хвала! — поддержал Бектемир. — Мы дойдем до самого гнезда фашистов и устроим великое торжество.

Солдаты продолжали шумно беседовать. Но один из бойцов, хмурый, недовольный, проворчал:

— Немец не оставит нас. Техника у него сильная. Не видели, что ли!

Сразу раздалось несколько голосов:

— Ишь ты, как заговорил.

— Фашиста трясет, а он руки поднимает.

— Почему же руки? — удивленно заморгал боец. — Я просто говорю, что техники у него много.

Но его уже не слушали.

— Когда упоминают фашиста, твоя душа уходит в пятки. Оставьте, не пугайте бедняжку, — подкрутил усы Дубов.

— Не о том я, — оправдывался боец.

— Да что ты говоришь? Давай уж тогда раскрывай ворота. Поднеси ему хлеб и соль, — вступил в разговор коренастый сибиряк.

— Джигит должен быть смелым, друг, — мягко произнес Бектемир. — Смелого и пуля боится.

Круг солдат у костра становится все более плотным. Продрогшие от холода, бойцы беспрерывно курят: хоть так согреться. Разговор идет об отваге, о заботе командиров, о героизме прославившихся солдат.

Спать никто не собирается. Да и нельзя.

Сегодняшняя тишина подозрительна.

— Это тишина перед бурей.

Как только наступил смутный рассвет, сразу начался бой.

Заговорила артиллерия. Орудия плотным огнем прижали немцев к земле.

— Не уйти врагу! — весело крикнул Дубов. — Право, не уйти.

Бойцы слышали, да многие и видели, как за последнее время оснащаются наши части боевой техникой.

— Держись, фашист! Пришел тебе конец…

Наконец, наступили дни, когда наши бойцы, наши джигиты, подобно львам, с сердцами, переполненными любовью и преданностью Родине, пошли в наступление.

На этом славном пути их не страшила смерть. Самоотверженность их не знала предела. Каждый готов был отдать Родине жизнь. Да будут прославлены в веках их имена!

В первые же дни этой небывалой битвы великого народа радостная весть о победе, подобно молнии, разнеслась над всей страной. Народ напряженно ждал новых вестей каждую секунду, каждый миг. Всем было ясно, что начался важнейший и решительнейший период Великой Отечественной войны.

Растаптывая врага, упорно наращивая изо дня в день наступление, мы шли вперед.

Одна была цель — сжать врага в кольцо и задушить его, уничтожить.

Росли груды вражеских тел, корежилась в огне немецкая "несокрушимая" техника.

Советские бойцы, твердо уверенные в своей победе, шаг за шагом продвигались вперед.

Шел вперед и Бектемир — закаленный в боях, опытный солдат. Довольный, он шел бок о бок вместе со своими друзьями.

В деревне продолжается бой. Фашисты стреляют из-за заборов, разбитых окон. Но они бессильны перед яростной атакой советских солдат.

Вот уже тянутся вверх скрюченные пальцы гитлеровцев, раздаются хриплые возгласы:

— Гитлер капут….

Падают фашисты на улицах русской деревни.

Но и в наших рядах потери.

… Бектемир внезапно пошатнулся и упал.

— О, сволочи! — сквозь зубы выругался боец.

Подбежала медсестра, с трудом подняла его.

Бектемир, обхватив рукой шею девушки, с трудом добрался до полуразрушенного домика.

Девушка ловко и быстро, не причиняя боли, перевязала ему пробитую ногу.

— Что там, сестра?

— Ничего особенного. Но придётся полежать. — Она ласково погладила горячий лоб Бектемира. — Рана неопасная, заживет.

Бектемир благодарно кивнул, но лицо его побледнело.