Солнце не померкнет - Айбек

Но Москва, подобно огромной скале, стоит нерушимо, гордо.

… Генерал Соколов сидел в маленьком деревянном домике, затерявшемся в лесу. Глаза от недосыпания покраснели. Но генерал бодрствует. Выпив немного горячего кофе, он вспоминает недавний разговор с солдатами. С какой надеждой смотрели на него, как ждали утешительных вестей!

Но генерал мало что мог сказать. Пока он мог только выразить надежду: мы сдержим врага. Ценой своей жизни сдержим.

— Нам бы техники добавить, — пожелали бойцы.

— Сейчас идет хорошая помощь, — неопределенно пообещал Соколов.

— Тогда удержим столицу, товарищ генерал.

С болью в сердце смотрел генерал в честные глаза простых воинов. Эти люди опять вышли победителями из неравного боя. Навстречу танкам полетели гранаты. И немецкие автоматчики не смогли уже поднять головы от земли.

Так солдаты будут держаться и в следующем бою, … Генерал очень устал.

— Обед остыл. Подогреть немножко? — спросил проворный ординарец.

— Проголодался, давай скорее! — вспомнил генерал.

Он снял шинель и повесил ее на гвоздь.

Взгляд генерала неожиданно упал на конверт. Знакомый, ровный, красивый почерк. Письмо написано в дороге. Писала жена, выехавшая в Алма-Ату.

Простое, теплое письмо.

Их сыну уже десять лет. Генерал несколько раз пробежал глазами короткие строки.

Он невольно улыбнулся: письмо шло десять дней.

— Давно отправили. Война есть война, — сказал он себе.

Генерал склонился над письмом, вспомнил мирную жизнь, семью.

— Может быть, водки налить? — спросил ординарец.

— Принеси, выпьем вдвоем, но только немножко, самую малость, — согласился генерал.

Ординарец ловко раскупорил бутылку и наполнил стакан.

— Выпейте, ведь холодно очень. Хорошо отогреет.

— Налей и себе. Моему Володе исполнилось десять лет. Правда, несколько дней назад. Но мы выпьем за него сегодня…

Из-за леса показались самолеты. Бектемир инстинктивно понял, что они опять летят "клевать" наши окопы.

— Спрячь голову между колен! — подмигнул он Аскар-Палвану.

— А что с задом будем делать? Каской прикроешь, что ли? — произнес тот в ответ и стал ругать фашистов как только мог.

Все уже привыкли к воздушным атакам немцев.

Самолеты, взмесив тесто из снега, земли и крови, повернули было назад. Но краснозвездные соколы догнали их и принудили к бою. В беспредельном просторе неба закружилась стремительная карусель.

А земля в это время содрогнулась под гусеницами тяжелых танков. Они, покачиваясь, медленно двинулись вперед, направляясь к нашим окопам. Иногда останавливались, словно выбирая дорогу, и снова шли неудержимой грохочущей лавиной.

Противотанковые пушки подпустили тяжелые машины на такое расстояние, что, кажется, танки вот-вот одним прыжком раздавят их. Но нет, в самую последнюю минуту вражеские машины встретил беспощадный огонь пушек.

Над окопом Бектемира прошел танк. Сбросив с плеч и головы пуд земли и снега, боец поднялся. Размахнувшись, он бросил вслед железному чудовищу гранату. Танк остановился, охваченный пламенем.

Впереди на почерневшем поле окутались дымом другие танки. Немецкая пехота покатилась по снегу, убегая. Но сзади, со стороны холма, покрытого низеньким кустарником, внезапно открыли интенсивный огонь немецкие автоматчики.

Опять разгорелся бой.

Советские бойцы поднялись в атаку. Аскар-Палван стрелял, перебегая из воронки в воронку.

Совсем рядом с ним разорвался снаряд.

Аскар-Палван, оглушенный, еле поднял голову. Выплюнув изо рта глину, осмотрелся.

Бой стал откатываться дальше.

Аскар-Палван, еще не успев продумать план дальнейших действий, увидел группу немецких автоматчиков, которые шли, посинев от холода.

— Опять вы здесь, — злобно пробормотал боец и открыл огонь из винтовки.

Двое немцев сразу упали навзничь, остальные бросились на землю.

Аскар-Палван удобно устроился в воронке. Он поискал глазами Бектемира, намереваясь что-то сказать ему.

В нескольких шагах от него торчит бугорком каска, чуть подальше — оторванная рука…

— Рус сдавайс! — слышит он вблизи чужой, злой голос.

Палван одну за другой швырнул две гранаты и нетерпеливо поднял голову.

— Есть, — удовлетворенно прошептал он. — Вот тебе "сдавайс"!

Он отполз назад, в другую воронку.

Кто-то из немцев бросил гранату. Она упала как раз в том месте, где только что был Аскар-Палван. В лицо бойцу попали отлетевшие кусочки замерзшей глины.

Он увидел, что немцы, пытаясь рассмотреть свою жертву, подняли головы. Выстрелил из винтовки. Послышался вопль. Озлобленный враг швырнул еще одну гранату, Аскар-Палван ответил тем же.

— Получай, гад!

Его граната снова угодила в цель.

Гитлеровцы начали стрелять с разных сторон.

Аскар-Палван отвечал до последнего патрона. Он от злости потемнел. Колени его задрожали. На секунду уткнул лоб в землю.

"Почему Бектемира нет? — думал боец. — Где он может быть?"

Немцы, осторожно переползая, приближались к затихшей воронке. Возможно, они хотели взять живым "этого упрямого русского".

Но терпение Аскара-Палвана иссякло, и он внезапно кинулся на врагов. Его будто выкинула сама земля.

Страшным, почти истерическим голосом он закричал!

— Бей!

Огромный, черный джигит с широко открытыми глазами опустил приклад винтовки на голову немца. Потом ударил другого. Что-то выкрикнув, он проткнул штыком третьего, но внезапно голос его оборвался.

Окровавленный боец опустился на колени и медленно упал.

В это время с помощью танков и артиллерии батальон Никулина перешел в контратаку и оттеснил врага.

Дубов издали позвал рукой Бектемира. Тот склонился над телом друга.

Лицо Аскара-Палвана было изуродовано. Бектемир, вытерев кончиком рукава глаза, посмотрел на Дубова.

Дубов, хмурый, с окровавленным лбом, сунул Бектемиру самокрутку, которую курил сам.

— Неплохая смерть! Герой! — вздохнул он.

Бектемир ничего не ответил.

Аскара-Палвана зарыли на склоне холма.

Глава семнадцатая

День был тусклый и гнетущий. Несмотря на ранний час, комната наполнилась предсумеречной темнотой.

Мария, бессильно скрестив руки, сидела на табурете, который скрипел от малейшего движения.

Сердце женщины сжималось, она изредка вздыхала, поглядывая на сына. Володя крутил колеса игрушечной машины и, забывшись, повторял немецкие слова, которые слышал от гитлеровцев.

Затем, повернувшись, спросил:

— Мама, когда придут наши? На площади скоро будет праздник?

— Придут, придут, конечно, — печально и рассеянно ответила мать. — И будет, конечно, праздник… Скоро…

— Тогда героев покажешь мне? — просит Володя.

Мать кивает головой:

— Конечно покажу…

Болезненное лицо мальчика радостно просияло.

Деревня сейчас напоминала дом после грабежа.

Враг, как саранча, уничтожил еду, отобрал все запасы у населения. Немцы на глазах у Марии увели старую корову, на которой держалось все хозяйство.

Деревня пустела день ото дня. Люди потихоньку куда-то уходили. Три дня назад был повешен дед Яшкин — за то, что распространял листовки, призывавшие к борьбе. Откуда он их принес, дед так и не сказал. Измученный старик держал себя перед казнью смело и гордо.

В день казни всех погнали на площадь. Но Мария скорее согласилась бы умереть, чем увидеть на виселице своего соседа.

Со дня казни она не была еще в той стороне, где находилась площадь. Она боялась даже подумать про это страшное место.

Как и во многих домах, немцы часто ночевали у нее. Приходилось скрывать горевший внутри гнев и отвращение. Она должна была улыбаться при бессмысленном смехе и шутках оккупантов, опускать вниз глаза при угрозах, молчаливо выполнять приказания.

Взгляд Марии упал на окошко. Там по улице проходил Кандалов. Сердце женщины сжалось от ненависти, комок подступил к горлу.

Кандалова немцы назначили деревенским старостой. В прошлом он не был ни кулаком, ни торговцем, служил до революции всего-навсего кучером у какого-то помещика. Но видно, не зря он лизал посуду богатея, не пристав впоследствии ни к какому делу. Если и поступал на работу, его быстро оттуда гнали или он сам бросал ее. Поглаживая расчесанную бороду, играя тусклыми глазами, Кандалов объяснял знакомым: не поладил с начальством. Невозможно ведь…

А сейчас в деревне он полный владыка. Над всеми хозяин.

Кандалов, злой, наглый, заходил в дома. Исподлобья осматривал помещение, хозяев. Затем, словно готовясь к речи, крутил в воздухе указательным пальцем:

— Я хочу разрешить один вопрос, принципиальный!

Вопрос сводится к одному: как вырвать для немцев необходимые продукты.