Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

не являлась монархией: это была федерация, членами которой были царь и несколько свободных республик[424]. Для официального языка не было необходимости принимать во внимание тот факт, что один из членов «федерации» был несравненно более могущественным, чем остальные, и что одно его слово было законом. Однако, как и при Александре, территория царя отличалась от территории городов[425]. С жителей своих собственных земель, фригийских и лидийских крестьян (βασιλικοὶ λαοί), царь, как верховный собственник, взимал постоянную дань[426]. На территории греческих городов у него такого права не было. Границы между этими двумя сферами претерпевали постоянные изменения. Нет свидетельств того, чтобы царь приобретал или захватывал территорию, принадлежавшую городам[427]; вряд ли кому-то нужно было записывать такие дела. С другой стороны, в интересах новых владетелей было иметь недвусмысленные документы, указывающие на случаи, когда царь отчуждал какую-то часть своего домена. Следы таких документов сохранились. Отчуждение, как мы видим, происходило двумя путями. Иногда царь действовал как деловой человек, получая от продажи деньги. В самом начале своего правления Антиох I продал участок земли городу Питана за 380 талантов; эта сделка записана на камне, и записи о ней хранились в храмах Илиона, Эфеса и Делоса[428].

Еще один пример продажи засвидетельствован недавно опубликованной надписью[429]. Возможно, это был несколько отклоняющийся от нормы случай, поскольку покупателем в данном случае выступил не греческий город и не гражданин такого города, а сама сестра и супруга царя Антиоха II – Лаодика. Было ли обычным для селевкидских цариц покупать себе имущество деньгами, уплаченными в царскую сокровищницу, или же данная сделка состоялась в силу особых обстоятельств, когда царица Лаодика была разведена со своим супругом, мы не знаем. В этом случае продажа также была зафиксирована не только в правительственных архивах Сард, но и на стелах в храмах Илиона, Самофракии, Эфеса, Бранхид и в Сардах.

В других случаях цари отчуждали части своей территории, даруя их отдельным грекам. Такие дарения земли в вознаграждение за добрую службу были древним обычаем македонской монархии[430]. Орды авантюристов со всех концов греческого мира, которые стекались к селевкидскому двору, мечтали как раз о таких наградах среди богатых полей Азии. Но любой, кто обладал землей внутри царства селевкидского монарха, конечно, должен был платить дань, которую изначально платили земледельцы-варвары. Это било не только по карману, но и по гордости эллина. Итак, в случаях, когда мы можем изучить такие случаи отчуждения, территория полностью изымалась из владений царя. Новый владетель мог присоединить ее к области одного или другого города-союзника и владеть ею как гражданин или метек этого города, а не как подданный царя, и платить дань в царскую казну лишь опосредованно, в той степени, в которой он вносил вклад в то, что должен был предоставлять в качестве союзника данный город. Как Лаодика, так и Аристодикид из Асса – в двух известных нам случаях – получили большую свободу в выборе города, к которому нужно было отнести их собственность. Это не обязательно должен был быть город в непосредственном соседстве. Фактически известны случаи, когда города владели анклавами, которые находились совершенно отдельно от их основной территории и были окружены землями других государств[431].

До какой степени реальность отвечала той форме, в которой греческие города принимали ранг свободных государств, мы определить не можем. В любом случае мы видим, что многие города все еще располагали своими собственными военными и морскими силами. Две надписи из Эритр содержат упоминания о почестях, которые были предоставлены гражданам-стратегам за организацию войск города; из одной из них мы узнаем, что эти силы в какой-то степени, как и все армии того времени, состояли из наемников[432]. Надпись из Приен, судя по всему, говорит о наемниках, которых народ содержал в цитадели[433]. У Смирны в середине III в. до н. э. были войска, которые она могла разместить в соседних городах[434]. Александрия Троада в 216 г. до н. э. могла бросить армию из 4000 человек против галатской орды[435]. Примерно в то же самое время у Калимны был флот[436].

Имея возможность начинать войну самим, города в некоторой степени продолжали независимую политику. В тревожные времена, непосредственно предшествующие завоеванию Малой Азии Селевком, мы слышим о небольшой войне между Магнесией на Меандре и Приеной[437]. Возможно, существовали различные степени свободы, в зависимости отчасти от географического положения, отчасти – от обстоятельств момента: между полной свободой великих государств, таких как Гераклея или Родос, и подчиненностью царской резиденции, такой как Эфес при Антиохе II.

В тех случаях, когда царь был достаточно силен, чтобы (если он этого хотел) потребовать дани, поставить гарнизон, вмешаться в городские законы, город жил с досадным чувством, что ему просто позволяют владеть тем, что ему дороже всего. Надписи, в которых говорится о благодеяниях царей, ничего не говорят о случаях, когда они использовали свою власть, чтобы урезать свободу. Однако то, как пространно они говорят об умеренности монарха, само по себе много значит. Приена, как гласит предание, была некоторое время «порабощена» Антиохом I и снова освобождена благодаря влиянию своего гражданина – танцора Сострата[438]. Возможно, уже само требование дани (φόρος), которая при Александре была, как мы уже заметили, исключительным наказанием, стало обычным, как это, видимо, было во время Антиоха III[439], или же, может быть, название «дани» стали откровенно прилагать ко всем вынужденным «благодеянием». Для того чтобы требовать таких контрибуций, у селевкидских царей был благовидный предлог – опасность со стороны галатов. Действительно, казалось вполне справедливым, чтобы города вносили свой вклад в дело, которое было и их делом, как и делом царя; однако этим предлогом могли пользоваться и неумеренно. Было это так или нет, города воспринимали такие требования как тяжкий груз.

Однако, судя по надписям, Антиох I и Антиох II были вполне готовы соответствовать пожеланиям греков. В несколько двусмысленных выражениях посланцев Ионийского союза к Антиоху I наставляли, чтобы они побуждали царя «проявить самую пристальную заботу об ионийских городах, дабы отныне, имея свободное и народное управление, они могли наконец с уверенностью пользоваться теми учреждениями, что завещали им их отцы; и далее, послы должны изложить царю, что, поступив так, он дарует городам великие благодеяния и тем самым поступит по примеру своих предков»[440]. Не кажется, чтобы от самого царя ожидали какой-то опасности для законов и свобод городов; скорее, видимо, Селевкидов просили защитить их от внешних врагов. Можно подумать, что причиной появления декрета был какой-то