Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

два подчиненных ему полководца (ὑποστρατοφύλακες). Двенадцать тетрархов как коллегия обладали высшей властью над всей нацией; им содействовал Совет из 300 человек, который встречался в определенном святом месте (Δρυνά μετον). Один Совет обладал юрисдикцией в случае убийств; во всех других случаях судебная власть принадлежала тетрархам и судьям. Организация этой орды должна была быть гораздо более слабой, когда она впервые распространилась по Малой Азии.

Дом Селевкидов в те дни играл почетную роль, как защитник цивилизации против галлов. Это была роль, в которой все греческие цари очень хотели блеснуть. Даже Птолемей II, когда ему удалось разобраться с мятежным отрядом галльских наемников, разделил, по словам его придворного поэта, с самим дельфийским богом славу победы над этими «титанами нового времени с дальнего запада»[349]. На такую славу Антиох мог притязать с гораздо большим правом. Его действительно помнили как Сотера – Спасителя или даже (если судить по его культу в Селевкии Пиэрийской)[350] как Аполлона Сотера[351]. Его называли так, пишет Аппиан, поскольку он «изгнал галатов, захвативших Азию»[352]. Этого Антиох не делал, но он одержал одну или больше побед, что, несомненно, повлияло на сдерживание галатских набегов на побережье и принесло облегчение некоторым областям. Его галльская война, судя по всему, была воспета в эпосе Симонидом из Магнезии[353], но бессмертной славы этим он не заработал. Только история о битве, где галатов напугал вид слонов царя, сохранилась в популярном виде у Лукиана.

Ночью перед битвой (так говорит Лукиан) царь увидел сон. Он узрел Александра Великого, который стоял рядом с ним, и затем Александр сам дал ему пароль на следующий день: «Будь здоров!» – обычная реплика при прощании[354]. По мере того как битва продолжалась, сердце у Антиоха упало. В войске галатов было сорок тысяч всадников и огромное множество колесниц (восемьдесят из них с серпами), и против всего этого у него был лишь небольшой отряд, собранный в спешке и в основном легко вооруженный. Однако тактик Теодот Родосский попросил царя не впадать в уныние. У Антиоха было шестнадцать слонов, и Теодот сказал ему поставить их в авангард битвы. Уловка сработала. Ибо когда слоны двинулись вперед, галатские кони обезумели от страха и рванули назад. Колесницы с серпами прорвали свои собственные ряды. Македонцы и греки ринулись в брешь и истребили великое множество галатов. Лишь немногим удалось спастись в холмах. Македонская армия собралась вокруг своего царя и провозгласила его победителем, криками назвав его Каллиником. Однако глаза Антиоха были полны горьких слез. «Какой стыд, люди, – начал он, – все то, что мы пережили в этот день. Нашим спасением мы обязаны шестнадцати неразумным тварям. Где бы мы были без них?» И царь повелел, чтобы на трофее не изображали ничего, кроме фигуры слона[355].

Действительно ли битва была столь великой, как она выглядит в этом эпическом рассказе, – еще вопрос. Но мы вполне можем поверить, что Антиох одержал существенную победу. Однако против такого врага, как галаты, одной победы вряд ли было достаточно, и, каков был успех Антиоха на других театрах войны, мы можем только гадать по репутации, которую он по себе оставил. Как бы то ни было, победы эти отнюдь не были полными. Галаты продолжали быть угрозой для обитателей побережья, и, согласно Ливию[356], не только малые общины, но и правительство Селевкидов в конце концов было вынуждено платить им дань.

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА: АНТИГОН И ПТОЛЕМЕЙ

Едва ли можно составить связный рассказ о правлении Антиоха I после галльского вторжения из имеющихся у нас фрагментарных материалов, однако общие линии его политики все-таки можно различить. Как в Малой Азии, так и в соседних царствах вторжение галлов стало концом эпохи. Хаотическая борьба между пятью македонскими династиями завершилась. Два македонских царства с прочными границами теперь стали основными иностранными державами, с которыми приходилось иметь дело дому Селевка. После беспорядков, последовавших за гибелью македонского царя Птолемея Керавна, династии Антипатра и Лисимаха исчезают со сцены, в то время как Птолемей, сын Лисимаха, и Антипатр, внук старого Антипатра, на мгновение появляются среди недолговечных монархов[357]. Затем Антигон Гонат нанес удар из Центральной Греции и постепенно подчинил все враждебные элементы в Македонии – враждующие партии и орды галлов.

К 276 г. до н. э. он предстал перед миром как признанный царь македонской родины. Цель, которой тщетно добивался первый Антигон, достигнута его внуком. Дом Антипатра исчез, хотя, может быть, благодаря своей матери Филе Антигон мог претендовать, что представляет и его – как и те цари из династии Селевкидов, которые происходят от дочери Филы, Стратоники[358]. Дом Лисимаха также погиб. Предполагали, что Птолемей, сын Лисимаха, чья дочь была назначена верховной жрицей селевкидской царицы в Малой Азии примерно тридцать лет спустя, – тот самый человек, который в течение нескольких дней некогда был царем Македонии.

Отныне дом Антигона укоренился в Македонии, как и дом Птолемея – в Египте, а дом Селевка – в Азии. Этим трем державам было суждено теперь играть ведущую роль в странах Восточного Средиземноморья в течение всего III в. до н. э., пока все отношения не изменились в силу того, что эти державы были вовлечены во все расширяющуюся сферу влияния Рима.

Если эти государства группировались в два противостоящих друг другу лагеря, то оказывалось, что два из них должны были сойтись вместе против третьего. Соответственно, в течение всего этого периода мы находим близкое взаимопонимание между домами Селевка и Антигона против Птолемеев, с которыми один из них (если не оба сразу) постоянно воевали.

Они, как мы уже видели, были связаны личностью царицы Стратоники. Начало этого периода дружбы отмечено еще одним браком. Дочь, которую Стратоника, перед тем как ее передали Антиоху, родила Селевку, теперь вступила в брачный возраст. Ее назвали Филой в честь бабушки по материнской линии – дочери Антипатра. Вскоре после того, как ее дядя Антигон утвердился на македонском троне, ее отослали в Македонию, чтобы она стала его женой. На этой свадьбе, очевидно, блистала толпа прославленных философов и поэтов, которых созвал царь-стоик: в этом обществе особенно ярко блистал Арат из Сол[359].

Птолемей II Филадельф занимал сильную позицию, которую оба его брата-царя считали угрозой для себя. В Египте у него была территория, которую, как показал опыт, можно было оборонять от любой атаки и которая, благодаря своему природному богатству и положению на перекрестке мира, приносила ему огромный доход; при этом ее ограниченная площадь позволяла гораздо большую централизацию, обходившуюся куда дешевле,