Последний гвоздь - Стефан Анхем

– Это я, Матильда, – звучал голос с другой стороны занавески. – Мне нужно с тобой поговорить.

– Я к твоим услугам, – сказал он, ища в памяти, почему он спустился и лег в подвале. Но в голове было пусто, и он решил, что не лег с Соней из чистого самосохранения.

– Я хочу спросить, не поможешь ли ты мне с одним делом. Очень важным.

– Конечно, помогу, Матильда, – он сел. – Я все для тебя готов делать.

Самая большая несправедливость в жизни Теодора – в том, что он оказался его отцом. Соня произнесла эти слова без единого сомнения в голосе. Сам он пытался найти аргументы против, которые рисовали бы другую картину, но в итоге был вынужден признать ее правоту. Что все это – его вина, и после случившегося это уже ничем не загладить и не изменить.

Но у него оставалась Матильда. Их совместное будущее все-таки еще не определено.

– Ты была права, – сказала она, и он задумался, о чем это она. – Ты всегда была права. – Уж он-то прав точно никогда не был. – И теперь мне нужно знать, есть ли у вас контакт с моим братом? – продолжала она, и тут он все понял. – Его зовут Теодор, но, конечно, ты это уже знаешь.

Осознание было болезненным, но, тем не менее, совершенно логичным. Ясное дело, за помощью она обращалась не к нему, а к этому духу – Грете. Именно у нее она искала утешения.

– Я скучаю по нему, и мне нужно с ним поговорить. Понимаешь? – Ее голос звучал так, словно готов был сорваться. – Я знала, что ты окажешься права. Но это не может так закончиться. Нельзя, чтобы это просто закончилось. Ты должна помочь мне связаться с ним.

Она снова взялась за спиритическую доску. Доску, которая, веришь ты в нее или нет, ослепила его дочь и принесла тьму в их дом.

– Почему бы тебе не спросить, как у него дела? Если он в порядке. Я только это хочу знать. Что он в порядке. И скажи ему, что я его люблю. Пожалуйста, скажи.

Поборов давящее чувство во лбу, он встал и отодвинул занавеску. Там сидела она, его дочь и теперь единственный ребенок, в окружении зажженных греющих свечей, держа палец на двигавшейся по доске с буквами и цифрами стрелке.

– Матильда, – сказал он, сев напротив нее. – Может, лучше мы с тобой немного поговорим? Можем прогуляться, если хочешь. Сходим куда-нибудь, поедим. Только ты и я.

– Я бы предпочла, чтобы меня оставили в покое, – ответила она, не отнимая пальца от стрелки.

– А я бы предпочел, чтобы ты с этим завязала! – Он накрыл ее руку своей, чтобы она отпустила стрелку.

– Перестань! – Она отдернула руку. – Ты прерываешь контакт!

– Матильда, я понимаю, что ты горюешь. Мы все горюем, и мы все по-своему справляемся с горем, но…

– Грета, не обращай на него внимания, – перебила Матильда. – Он скоро уйдет.

– Матильда, послушай меня. Я понимаю, что тебе нужно с кем-то разговаривать.

– Нет, ничего ты не понимаешь. Так что, пожалуйста, просто уйди.

– Послушай! Почему ты не можешь поговорить со мной или мамой, а не с этими духами или как там они называются? Или еще с кем-нибудь из взрослых? Наверное, нам всем нужен психолог, чтобы с этим справиться.

– Ее зовут Грета, и я буду разговаривать с ней столько, сколько захочу. А сейчас я хочу, чтобы ты ушел. Наверх, ругаться с мамой, или что-то типа того. Это у тебя прекрасно получается.

Она хорошо знала его больные места. Как заставить его оправдываться и злиться, а потом впасть в ярость. Но в этот раз он не планировал попадаться в ловушку.

– Матильда. – Он наклонился к ней. – То, что Теодор совершил самоубийство, никак не связано с твоим воображаемым другом.

– Можешь называть ее как хочешь. Но она говорила, что кто-то в семье умрет. Она все время это говорила, но ты отказывался слушать. Хотя я много раз об этом рассказывала, так что…

– Так что что? – перебил он. – Что я по-твоему должен был с этой информацией делать? Расскажи. Что я должен был сделать по-другому?

– Все.

Хуже всего было то, как она это произнесла. Глядя ему в глаза, без тени сомнения.

– Матильда, я знаю, что совершил много ошибок. Особенно в отношении Теодора. И могу тебя заверить, что я каждый день думаю о том, что я мог сделать, чтобы все это предотвратить. Но это не значит, что я действительно мог что-то сделать.

– Тебе нужно было просто оставить его в покое.

– Ты хочешь сказать, что это его бы спасло? Что он был бы здесь, и с ним все было бы хорошо, если бы я просто плюнул на все?

– Он хотя бы был бы жив.

– Жив? Как думаешь, сколько? Кстати, это разве не значит, что твоя Грета ошиблась? Всезнающая Грета, которая всегда права.

– Она говорила, что кто-то в семье. Она не говорила кто.

– То есть ты хочешь сказать, что умер бы я? Ты это хочешь сказать?

Матильда продолжала молча смотреть ему в глаза.

– Что? – переспросил он, не получив ответа. – Это так работает? То есть на самом деле умереть должен был я, а Теодор случайно занял мое место?

Матильда не кивала и не качала головой. Она просто сидела, совершенно застыв, и смотрела на него.

– То есть он вместо меня? Так она сказала? Эта Грета. Что Теодор умер вместо меня? Или ты сама к этому пришла? – Он ждал ответа, но не получил никакого. – Матильда, отвечай, когда я с тобой разговариваю! Алло! – Он ударил кулаком по старой доске, и та раскололась на несколько частей. – Это я должен был умереть?

Матильда взглянула на сломанную доску, встала, повернулась к нему спиной и ушла.

27

Кадр за кадром Хеск продирался через пресс-конференцию, которую больше всего хотел бы забыть. Сидя на крышке унитаза, с ноутбуком на коленях, под агрессивные звуки пылесоса в руках Лоне снаружи, он, набравшись смелости, снова проживал свой публичный провал как долгое затяжное восхождение на Голгофу, где каждый кадр был как плевок из кричащей толпы. Смотреть это было больно, но, возможно, где-то там крылся ответ на вопрос, почему он потерял сознание.

Он не спал всю ночь. Визит Слейзнера и звонок Хейнесена о том, что номер мобильного телефона, с которым контактировал Могенс Клинге, в тот момент находился у него дома, лишили его покоя. Значило ли это, что третьим был Слейзнер? Тем, кто убил молодую женщину в машине, и, возможно, и